Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие Тьме [Литрес]

– У меня есть протокол и кое-что для анализа. Я все тебе перешлю завтра утром.

– По почте?

– Поездом.

Я просмотрел расписание скоростных поездов, которое узнал по телефону.

– Я передам папку проводнику скоростного поезда, который отправляется из Безансона в семь пятьдесят три. В двенадцать десять он прибывает на Восточный вокзал. Ты должен быть на платформе и все забрать. Я хочу знать твое мнение. Как, по-твоему, убийца добился такого результата.

Чтобы подбодрить его, я добавил:

– И не стесняйся советоваться.

– Ты что, издеваешься?

– Сначала прочитай протокол. Тебе понадобится энтомолог, а также ботаник. Я посылаю тебе скарабея – хищное насекомое, живущее в Африке, и образчик светящегося лишайника, которым убийца набил грудную клетку жертвы.

– Крутое дело.

– Круче не бывает. Ублюдок обладает всеми этими познаниями. Ты начнешь с нуля. В точности представь себе, что он делал. Каждый этап его ритуала. Мне нужно «Рассуждение о методе» убийцы, усек?

– Хорошо, я…

– Завтра утром будь на вокзале.

Отключая телефон, я обратил внимание на завывания ветра, который задувал в створки окна. Свист был как от кипящего чайника. Я выбрал одну из кроватей в правом ряду и отодвинул полог, чтобы положить туда свою сумку с ее опасным содержимым.

Несмотря на усталость, я решил помолиться. Преклонил колени в изножье кровати возле натянутого занавеса и стал читать «Отче наш» – самую простую и самую светлую из молитв. «Отче наш» – это посох, с которым я прошел весь свой жизненный путь, от первых месс, когда так немели колени и нетерпеливое желание поскорее бежать играть заставляло бормотать молитву скороговоркой. Это великое погружение во времена учебы в Сен-Мишель-де-Сез, когда я осознал, сколь велика моя вера. Это усердная молитва будущего священника, воспламененного перезвоном римских колоколов. А затем страстный призыв там, в Африке, посреди трупной вони и скрежета мачете. И наконец, молитва полицейского, которую я на всякий случай произносил во всякой встречной церкви, чтобы очиститься от совершенных мною злодеяний.

Отче наш, Иже еси на Небесех!

Да святится имя Твое…

В коридоре раздался пронзительный звук.

Подскочив от неожиданности, я прислушался. Ничего. Я опустил глаза и только тут заметил, что держу в руках свой пистолет. Рефлекс опередил сознание. Я прислушался снова: ничего. Наверное, сработал сигнал пожарной тревоги.

Но в тот момент, когда мое тело снова начало расслабляться, звук повторился: долгий, скрипучий, настойчивый. Я рванулся к двери. Пока я ее открывал, снова все стихло. Остановившись на пороге, я выглянул в коридор. Никого не видно. Слева – противопожарная дверь дома священника, справа – застекленная дверь пристройки. И никакого движения.

Мое внимание привлекла кабинка в нескольких метрах от запасного выхода. И тут я понял, что это был за звук. Звонок в исповедальне. Занавеска одного из ее отделений покачивалась.

Должно быть, отец Мариотт спал крепким сном. Я спрятал за спину свой «USP Heckler&Koch» и медленно двинулся к кабинке, но, не дойдя метров пять, остановился. Сквозь занавеску пробивался зеленоватый свет. Я хотел было снова взяться за пистолет, но передумал и молча пошел вперед.

Схватившись за край занавески, я резко ее отдернул.

Кабинка была пуста, только на задней стенке виднелась надпись.

Я инстинктивно узнал то, что было прикреплено к черному дереву.

Тот самый светящийся лишайник, которым была набита гниющая плоть Сильви Симонис.

Надпись гласила: «Я ЖДАЛ ТЕБЯ».

На поверхности воды качалась наживка. Я проследил глазами за леской и разглядел в листве удочку. Кажется, эту ее заостренную часть называют «шелком», что придавало еще больше легкости всей сцене. Было около десяти часов, и нейлоновая леска весело поблескивала в утреннем воздухе…

В то утро, обнаружив зловещую надпись, я обыскал весь дом и пристройку, но никого не нашел. Тогда я разбудил Мариотта, он предложил самое простое объяснение: «Вандализм. Обыкновенный вандализм». Мне не составило труда убедить его не вызывать жандармов. По его словам, это было уже далеко не первое проявление враждебности к нему и его пастве.

Я предложил свои услуги, чтобы счистить «граффити». Мариотт не возражал. Он ушел спать, а я в одиночестве соскреб совершенно свежий лишайник, предварительно сфотографировав надпись. Когда вспышка цифрового фотоаппарата осветила надпись «Я ЖДАЛ ТЕБЯ», я лишний раз убедился: эта фраза адресована мне.

Заснуть снова я не смог, поэтому включил ноутбук и стал подробно записывать все, что произошло после моего приезда. Хороший способ отвлечься от мыслей о том, кто написал те слова в исповедальне. Я объединил имеющиеся изображения с новыми снимками и отсканировал документы: протокол Вальре, план региона, где я теперь пометил все места и всех людей, которых я посетил, а также заметки Плинка.

В шесть часов утра я разыскал в кабинете священника ксерокс и сделал две копии протокола вскрытия: один для Фуко, а другой для Свендсена, потом приготовил для шведа посылку – образцы светящегося лишайника из исповедальни, скарабея и лишайник, найденный в теле Сильви.

Я колебался, отсылать ли распятие – самое обычное и скорее низкого качества. В конце концов решил оставить его у себя. Отпечатки пальцев я попытался снять сам, но конечно, ничего не обнаружил. Запекшуюся кровь я положил в пакетик – для анализа.

В полседьмого утра я уже ехал в сторону Безансона. В голове неотступно крутились вопросы, ответа на которые пока не было. В семь часов, наглотавшись пыли, я добрался до вокзала Безансона и стал ждать проводника нужного мне поезда. Такой способ пересылки я перенял у репортеров, которых встречал в Руанде: они отдавали свои пленки летчикам или стюардам регулярных рейсов.

Отдав посылку, я выпил кофе в привокзальной закусочной. Мне стало лучше – свежий воздух, холод и дневной свет сделали свое дело. Потом я направился к горам на поиски Жан-Клода Шопара, корреспондента газеты «Курье де Юра ». Мне не терпелось заняться убийством Манон Симонис, случившимся четырнадцать лет назад, которое я считал неотъемлемой частью своего расследования.

– Месье Шопар?

Трава закачалась, из нее показался человек в камуфляже, стоящий по колено в воде. На нем были оливкового цвета болотные сапоги и такого же цвета комбинезон на лямках; лицо закрывала бейсболка цвета хаки. Соседи предупредили меня, что с утра по субботам «Шопар щупает форель». Пригнувшись, чтобы меня не было видно из-за листвы, я подошел ближе.

– Месье Шопар? – повторил я шепотом.

Рыбак бросил на меня гневный взгляд. Он зажал удочку под мышкой и, освободив руку, задвигал пальцами: сначала изобразил ножницы большим и указательным пальцами, потом прижал кулак ко рту. Я ничего не понял.