Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие Тьме [Литрес]

– Что вы хотите знать?

– То же, что и все.

– Приятель, это давняя история. Ко мне больше с ней не пристают.

– Я не задержу вас надолго.

– Слушаю.

– Что вас заставило признаться в убийстве Манон?

– Жандармы.

Я отпил глоток кофе – остывший, но вкусный – и спросил с иронией:

– Они вас прижали, и вы раскололись?

– Так все и было.

– А если серьезно, что на вас нашло?

– Да пошли они все в задницу! Для них я в любом случае был виновен. Им наплевать, что Сильви для меня все равно что сестра. Для этих ублюдков имели значение только мои судимости. Ну, я им и сказал: «Давайте, ребята, вяжите меня!» – Он скрестил запястья, словно ждал, что на них наденут наручники. – Хотел, чтобы они утерлись своей дерьмовой логикой.

Казвьель говорил неторопливо, со странным безразличием. Своей изворотливостью он напоминал вытатуированных на нем рептилий.

– С вашим прошлым вы сильно рисковали.

– Я всю жизнь рискую.

Он был очень похож на придуманного мною защитника. Ангел-хранитель, который вселяет тревогу. Я вернулся к одной детали, которая сильно занимала меня:

– В восемьдесят шестом году вы вышли из тюрьмы.

– Это есть в моем деле.

– Сильви была замужем, родила дочь, стала блестящей часовщицей. Вы встречались с ней?

– Нет.

– Как вы ее разыскали? Она ведь уже не носила девичью фамилию.

Он посмотрел на меня с любопытством. Противник оказался опаснее, чем он думал. Но, похоже, ему от этого было ни холодно ни жарко. Казвьель улыбнулся:

– Помнится, ты мне предлагал закурить?

Я протянул ему пачку «кэмел» и сам взял сигарету.

– Никому об этом не говорил, а тебе признаюсь.

– С чего бы?

– Сам не знаю. Может, потому, что ты кажешься мне таким же истовым, как и я. Выйдя из тюрьмы, я с подельниками обосновался в Нанси. А промышляли мы в Швейцарии. Каждую ночь мы потихоньку пересекали границу, а с той стороны нас уже ждала тачка. Работали в Невшателе, в Лозанне… а то и в Женеве.

Я перешел на «ты»:

– Не забывай, что я как-никак легавый.

– Срок давности истек. В общем, мы доперли, что по эту сторону границы в богатых домах тоже найдется чем поживиться. Сартуи, Морто, Понтарлье. Однажды ночью мы взломали странную мастерскую – там было полно ценных часов. И тут я увидел фотографии. Снимки Сильви и ее дочки. Черт, я был в ее доме! В доме моей любимой, которая вышла замуж и родила дочку.

Он затянулся, заново переживая свое удивление и горечь.

– Я велел дружкам оставить все как есть. Им это не понравилось, но они смирились. А потом я разыскал Сильви.

– Она уже овдовела?

Он подул на тлеющий кончик сигареты, который сразу стал ярко-розовым.

– Что правда, то правда. Я еще на что-то надеялся. Но наши пути разошлись навсегда.

– Она поучала тебя как христианка?

– Это не в ее характере. Да она и не была такой дурочкой, чтобы надеяться молитвами и проповедями направить меня на путь истинный. Заставить за гроши горбатиться на лесопилке.

– Но иногда ты горбатился.

– Иногда. Под настроение.

– Как сейчас?

– Сейчас – другое дело.

– Почему другое?

Казвьель, словно не расслышав, глотнул кофе.

– А когда убили Манон, что ты почувствовал?

– Гнев. Бешенство.

– Сильви говорила тебе об анонимных звонках?

– Нет, ничего не говорила… Иначе… Я бы ее защитил. Тогда бы ничего не случилось.

– Но ведь признаться жандармам в убийстве – значило не уважать ее горе.

Он бросил на меня убийственный взгляд. Его грудь напряглась, и татуировки будто ожили. На мгновение я подумал, что он вцепится мне в горло, однако он спокойно произнес:

– Слушай, парень, это дело мое и легавых, ясно?

Я не стал настаивать.

– Сильви кого-нибудь подозревала?

– Она мне так ничего и не сказала. Единственное, в чем я уверен, – так это в том, что она ни в грош не ставила расследование, которое проводили жандармы. Их хреновые улики и дурацкие мотивы.

– А сам-то ты что об этом думаешь?

Он снова взглянул на озеро, последний раз затянулся и бросил окурок.

– Чтобы обвинять, нужны доказательства. Никто так и не узнал, кто убил Манон. Может, просто какой-то псих. Или тот, кто неизвестно почему ненавидел Сильви и ее дочь. Ясно одно: мерзавец все еще на свободе.

– Как по-твоему, оба убийства совершил один и тот же человек?

– Наверняка.

– Ты кого-то подозреваешь?

– Я уже говорил: плевать мне на подозрения.

– А сам ты не пробовал расследовать это дело?

– Я еще не сказал своего последнего слова.

Я поднялся, отряхивая плащ. Он тоже встал, сунув термос и чашки в тачку среди пучков салата.

– Adiós [14] Прощай ( исп. ). , легаш. Здесь наши пути расходятся, но если ты что-нибудь узнаешь, сообщи мне.

– Надеюсь, взаимно?

Он кивнул и покатил свою тачку. Я посмотрел ему вслед и понял, что еще не видел самого главного. На спине у него был изображен дьявол во всей своей красе: с витыми рогами, длинной козлиной бородой и распахнутыми крыльями летучей мыши.

Я размышлял об этой удивительной истории любви и дружбы между дикарем и необычайно одаренной часовщицей. Захватывающая пьеса с замечательными персонажами.

Одно плохо: это была одна сплошная ложь. Я был уверен: Патрик Казвьель не сказал мне ни слова правды.

И снова я ехал по дороге, размышляя о третьем участнике – Тома Лонгини, пропавшем мальчишке. Его следовало срочно разыскать. Я прослушал сообщения на своем мобильном. От Фуко ничего не было.

Внизу расстилалась долина Сартуи, в сумерках там и сям зажигались огни. Я заметил группу более темных строений: обычные частные дома, окруженные садами. Их широкие окна были погружены во тьму, светились только окошки на крышах. Все эти дома были обращены на восток. Это напомнило мне одну подробность, о которой я узнал из путеводителя.

Раньше окна часовых мастерских всегда смотрели на восток, чтобы можно было пользоваться утренним светом. В верховьях Ду ремесленники занимались также и сельским хозяйством, поэтому они приступали к работе на заре, прежде чем выйти в поле. Эта деталь навела меня на другую мысль: «дом с часами», который купила Сильви, наверняка находится где-то в этом квартале. Я заглянул в свои записи. Шопар дал мне адрес – улица Шен, 42.

Ради этого стоило сделать крюк.

Отреставрированные дома с деревянными украшениями, перед фасадами – ухоженные сады. Машины, стоящие вдоль тротуара или в открытых боксах, в основном, немецких марок: «ауди», «мерседес», БМВ. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что в квартале живут высокооплачиваемые служащие предприятий по производству микромеханических приборов и игрушек, сменивших в этих долинах часовую промышленность.

Я обнаружил улицу Шен, взбиравшуюся вверх по холму. Уличных фонарей становилось все меньше, и все реже попадались дома, окруженные все более просторными парками. Переключив скорость, я стал подниматься в гору в полной темноте.