Анатолий Ромов - Колье Шарлотты

— Понимаешь, я еще во многом не разобрался. Ну, например, в истории с подменой денег. Но это уже не так важно. Это детали. Главное — сама идея. Идея об использовании хорошо налаженной резидентуры для получения крупной прибыли. Я теперь вижу, что в этой ситуации все должно было работать на него. Важна была сама идея.

— Ну а для его Центра?

— Для его Центра. Это довольно сильное место замысла. Для Центра… Для хозяев его исчезновение будет легко объяснимо. Его взяли. Взяли мы с тобой. Он засыпался. И концы в воду.

Шеф прав. Абсолютно.

— Меня сбил Пахан, Сергей Валентиныч.

— Пахан был… лишь средством. И одновременно — прикрытием.

— Вы думаете — «он» уже ушел.

Сторожев долго молчал. Очень долго.

— Думаю, так быстро он уходить не станет. Выберет он наверняка надежные пути ухода. Скажем, аэропорт. Морской порт. Ну, железная дорога. И, на что я очень рассчитываю, если он будет уходить, то обязательно прихватит с собой меченые полмиллиона долларов. Не такой это человек, чтобы оставить их здесь.

На причале стоит тот особый «дух отхода», который всегда можно безошибочно угадать в последние минуты перед выходом в море пассажирского теплохода. До отдачи швартовых остается полтора часа, но, как всегда, многие пассажиры еще стоят внизу, разглядывая порт, переговариваются между собой или перекликаются с теми, кто наверху. Разглядывают пирс с десятиметровой высоты. На высоком черном борту теплохода знакомая надпись: «Норденшельд». Наверное, любому человеку знакомо это острое, особое чувство перед отплытием. Оно возникает независимо от того, как часто ты выходил в море. Но я сейчас должен заняться куда более скучной работой. Играет музыка. Вот, заглушая ее, раздалось, отдаваясь во всех уголках причала, привычное:

— Олл пэссенджерс эбоад! (Всем пассажирам подняться на борт!) Олл пэссенджерс эбоад! Плииз!

Морякам знакома эта тяжкая обязанность четвертого помощника. Кому-то обязательно хочется спуститься вниз, еще раз постоять на твердой земле. Несколько девушек что-то кричат сверху, хохочут, машут руками. Я поднимаюсь по трапу на теплоход. Прохожу в служебную каюту. Меня уже ждут. Теперь мы — Сторожев, Ант и я — по очереди лично проверяем все уходящие суда. Здесь, в крохотной служебной каюте «Норденшельда», бригада выпускающих. Три пограничника и два таможенника.

— Прошу показать счетчики.

Выпускающие показывают мне спрятанные в карманах счетчики Гейгера.

— Еще раз напоминаю: никто не должен видеть или догадываться, что вы снабжены счетчиками Гейгера. Если вдруг у кого-то из вас сработает счетчик, не предпринимайте никаких действий по дальнейшему поиску. Ваша задача — запомнить место, где сработал прибор, подняться на ходовой мостик и дать условный сигнал. Условные сигналы помните?

— Помним, товарищ старший лейтенант, — говорит один из пограничников. — Если счетчик Гейгера ни у кого не сработает, с ходового мостика дается один длинный и один короткий гудок. Если же хоть у кого-то сработает, даются четыре коротких гудка.

— Все верно. И запомните: важно проверить не только каюты. Тщательно, не торопясь, пройдите со счетчиком все помещения. Особенно там, где могут быть непредвиденные пустоты. Коридоры, бельевые, боцманскую. Короче, все подсобные отсеки. Кают-компанию, камбуз. На каком примерно расстоянии может последовать сигнал, запомнили?

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Мы же не первый теплоход проверяем.

— Хорошо, — говорю я. — Приступайте.

Потом, еще полтора часа, я стою на причале среди провожающих. Стою и жду. И дожидаюсь. Наверху, над трубой, раздаются гудки. Один длинный и один короткий. Все. Можно уходить.

Повременив, пока «Норденшельд» выйдет из порта и даст прощальный гудок, я пошел вдоль причалов. Сильный ветер срывал с волн пену, сдувал с причалов мусор. Через несколько шагов мне пришлось поднять воротник реглана. Вдали, у волнолома, прыгал на волнах, налезал на них реданный катер. Я вгляделся. Кряквин. Смотритель маяка. Сидит на корме, легко держа румпель. Хорошо. Подумаем. Может ли быть Кряквин «нашим человеком»? Принципиально — может. Есть ли у Кряквина реальная возможность уйти… Увезя с собой полмиллиона и колье Шарлотты? А ведь есть. «Крыша» у него очень удобная. Систему работы морской погранохраны он имеет возможность изучить от и до. Катер… Впрочем, Кряквин вполне мог поставить на свой катер форсированный мотор. Ночью час ходу — и он за пределами зоны. Я следил, как катер Кряквина уходит к маяку, постепенно уменьшаясь.

Был у врача. Ну, предположим — тот, кто проверял его и его историю болезни, что-то просмотрел. Кроме того, тогда еще не было, да и не могло быть конкретного подозрения на кого-то из пятерки. В центре внимания был Пахан. В принципе не так уж трудно сделать соответствующую отметку в собственной истории болезни. Для этого нужно просто незаметно попасть в регистратуру.

Я прошел мимо причала, у которого стоял огромный и совершенно пустой белый теплоход «Дружба», круизник, уходит сегодня в Южную Америку на фрахт. Им должен заниматься Сторожев. Я прошел мимо теплохода. Ладно. Допустим, нужно заглянуть в портовую поликлинику. Она как раз за «Дружбой», у двенадцатого причала.

В регистратуре поликлиники было пусто. Девушка в белом халате что-то писала, сидя за стеклянной перегородкой. Я ее не знаю. Новенькая. Совсем молодая. Лет восемнадцать — девятнадцать. Светлые волосы забраны под косынку. На щеках ямочки.

— Товарищ, сейчас же перерыв. Зайдите через час.

Я показал удостоверение.

— А-а-а. — Она отодвинула журнал. — Что вам?

— Я хотел бы посмотреть, был ли на приеме пятнадцатого сентября работник порта Кряквин Вэ Эс. Смотритель маяка.

Девушка подошла к картотеке. Поморщилась.

— Как вы говорите? Кряквин? — Она повела сверху вниз рукой и наткнулась на пустую ячейку. — Ой. Я же на «ка» и на «эл» оставила в кабинете главврача. Пойдемте.

Мы с ней подошли к кабинету главврача. Она достала ключ, открыла, улыбнулась.

— Когда Павел Сергеич уходит, он мне оставляет. Подождите, я сейчас достану карточку.

— Хорошо. — Я отошел к стене. Сунул руку в карман реглана. Машинально нащупал счетчик Гейгера. Так же машинально достал, чтобы переложить во внутренний карман, — и увидел, что индикатор светится.

Я оглянулся. В открытую дверь было видно, как девушка, чуть прикусив нижнюю губу, перебирает карточки. Я снова посмотрел на индикатор. Он светился слабо, еле заметно. Я сделал несколько шагов, прохаживаясь по коридору. Но стоило мне отойти в конец коридора — индикатор погас. Я вернулся. Как только я приблизился к стене, как раз напротив двери главврача, счетчик снова отреагировал слабым красноватым тлением. Я оглядел стену. Метра через три дверь с табличкой «Карантинный врач».