Николай Чергинец - Приказ №1

Один за другим вернулись Фурсов и Навроцкий. Михайлов, попрощавшись с Жихаревым, которому надо было идти в часть, вместе с Навроцким и Фурсовым направился к своим попутчикам.

Ужинали впятером. Навроцкий рассказал, как он устроил Чарона. Стали прикидывать план на завтра. Михайлов, чувствовалось, уже все обдумал, потому что сразу же предложил:

— Каждый из нас троих, — он поочередно посмотрел на Дмитриева и Солдунова, — выступит завтра в двух воинских частях; я — в тех, которые расположены в городе, вы, ребята, — в загородных. Представители частей прибудут сюда завтра в девять утра. К вам же, — Михайлов обратился к Навроцкому и Фурсову, — будет просьба: занять Чарона. Утром мы с вами сходим к нему, и я дам ему поручение с вашей помощью собрать сведения о местных партийных организациях: численность, структура, данные о руководителях. Разумеется, вам надо всю эту информацию придумать и подавать ее таким образом, чтобы, во-первых, ни в коей мере не выдать ему действительного положения дел и, во-вторых, чтобы все это выглядело достоверно.

Фурсов весь вечер осторожно поглядывал на Михайлова, как бы выбирая удобный момент, и когда план был оговорен, он все-таки решился:

— Вот ты мне, Александрович, скажи, ты сам когда-нибудь видел Ленина? — И, словно смутившись своего вопроса, пояснил: — Понимаешь, о нем, о Ленине, часто спрашивают, а некоторые даже сомневаются: есть ли он на самом деле?

— Что вам сказать? Что касается разного рода чепухи о Владимире Ильиче, которую распространяют охранка, эсеры, меньшевики и даже немцы, то скажу одно: умышленная клевета, не стоит обращать внимания. Ленина я видел, и наша беседа останется у меня в памяти на всю жизнь. Вам же советую: пока не улыбнется судьба и не пошлет вам личной встречи, побольше читайте его. По-моему, в его статьях и брошюрах вы найдете ответы на все ваши вопросы.

— А где вы встречались с ним? — спросил Навроцкий.

— Это было в девятьсот шестом году в Стокгольме. Иваново-вознесенские и шуйские большевики избрали меня своим делегатом на четвертый съезд РСДРП. Кажется, на съезде я был одним из самых молодых, мне тогда исполнился двадцать один год. Вот там я впервые и увидел Ленина. Он выступал с докладом. Как сейчас слышу его голос. Ох, братцы, какой бой дал тогда Ленин меньшевикам! И вдруг мне говорят: «Владимир Ильич хочет с вами встретиться». Накануне встречи всю ночь не мог заснуть, а когда увидел его, услышал голос, — поверьте, все волнение как рукой сняло. Недолго мы беседовали. Ильич поинтересовался, откуда я родом, кто мои родители, потом расспросил о положении дел в Иваново-Вознесенске и Шуе. И вдруг слышу: «Вы читали «Анти-Дюринга»?» — «Да», — отвечаю. «Там, у Энгельса, есть прямое указание, что революционерам необходимо овладевать военной наукой. Настоятельно рекомендую вам и дальше расширять свои военные познания. Это вам очень пригодится». Потом пожелал мне успехов, попросил передать привет товарищам и ушел. Знаете, память об этой встрече я пронес через все: через тюрьмы и ссылки, через годы подпольной борьбы...

Михайлов замолчал, молчали и остальные. Трудно было понять, о чем они думают, но вопрос, который задал Навроцкий, отражал общее настроение.

— Михаил Александрович, скажите, неужели еще долго будем терпеть Николашку? Представляете, солдаты от голодухи пухнут, у них по два патрона на три ружья, тысячами гибнут, а он напялит на себя полковничьи погоны и часами в соборе слушает молебны «во славу русского оружия».

— Сколько именно царь продержится, трудно сказать, но в одном я уверен: недолго. Да вы, братцы, и сами видите, как народ настроен. Людям надоело жить в страхе, холоде и голоде. Солдаты не хотят умирать за чужие интересы. Экономика России разваливается. Думаю, что и властям приходит конец.

Знал бы он в тот момент, что до того дня, когда царь будет свергнут, остается чуть больше месяца!

Михайлов поднялся из-за стола:

— Ну что, будем отдыхать?

— Да, ложитесь, отдыхайте, — поддержал его Фурсов. — Завтра работы хватит...

Утром Михайлов проснулся отдохнувшим и свежим. Вместо запланированных двух выступлений ему пришлось побывать и выступить в трех полках. Солдаты слушали внимательно. Немалую роль в этом, видно, сыграло и то, что он переоделся в военную форму и многие принимали его за бывшего офицера. Он сам расслышал долетевшее из толпы: «Хоть и офицер, да большевик, свой, значит».

Последнее выступление было в артиллерийском полку. Кончив говорить, Михайлов сразу же скрылся в толпе верных людей, и те вывели его за проходную. На набережной его догнал Жихарев.

— Спасибо, Михаил Александрович, я видел: солдаты даже шапки стаскивали с голов, чтобы ни одного слова вашего не пропустить.

— А нам с тобой, Иван Валерьянович, плохо, а тем более по бумажке, говорить нельзя, не поймут нас люди. Они верят человеку, когда он от души говорит, а не по писаному шпарит. — И тут же попросил: — А теперь, дорогой подпоручик, будущий командир армии рабочих, веди меня к царю.

— Как к царю?

— А вот так! Веди к его штаб-квартире, хочу на него вблизи посмотреть. Кстати, говорят, у него такая же, как у меня, бородка, вроде мы с ним у одного и того же цирюльника бываем.

Жихарев видел, что Михайлов в хорошем расположении духа, и принял шутку.

— Хорошо, хорошо, Михаил Александрович, я с превеликим удовольствием сопровожу вас к его величеству. Только попрошу вас сначала переодеться. Дело в том, что там, где совершает моцион царь, очень холодно и вы в вашей шинельке замерзнете, а в картузике военном — уши застудите. Если же этого и не случится, то все равно вы будете чувствовать себя в сием одеянии плохо, так как охрана его величества наверняка заинтересуется офицером без погон.

Михайлов засмеялся:

— Намек понял, идем преображаться в штатского.

Они подошли к дому, где остановился Михайлов со своими спутниками. Михаил Александрович достал из-под крыльца ключ и отомкнул дверь. Не прошло и десяти минут, как он в овчинном полушубке и валенках быстро шагал рядом с подпоручиком. Не доходя до губернаторского дома, они расстались: Жихареву не с руки было показываться в центре города в обществе гражданского лица — на всех углах сновали патрули, в толпе зевак, дожидавшихся выхода царя на прогулку, рыскали десятки шпиков разных мастей.

Михайлов не спеша начал пробираться сквозь толпу поближе к губернаторскому дому. Окинул взглядом площадь перед ним, где выстроились солдаты Георгиевского батальона, другие дома, на крышах которых были размещены пулеметы, и ему сразу же вспомнился Петербург конца девятьсот четвертого года: бурлящие улицы и площади, демонстрации. Он тогда шел в первой шеренге студенческой колонны, крепко сжимая в руках древко транспаранта. Тогда же впервые был арестован полицией. «Первые аресты, первые ссылки... Собственно, всегда у человека что-нибудь случается впервые, — подумал он и вдруг вспомнил Соню. — Господи, кажется, я скоро женюсь, и тоже впервые».