Николай Чергинец - Приказ №1

— Хорошо, я подготовлю письмо.

Жихарев между тем продолжал:

— И еще одна новость. Скажите спасибо полковнику Каштанову из контрразведки. Он, не зная, что я нахожусь в соседней комнате, показал генерал-адъютанту Иванову одну из ваших листовок, которые мы распространили в полках, и сказал: «Скоро мы прихлопнем эту богодельню!» Тут я навострил ухо. Оказывается, подпольную типографию, в которой вы сейчас печатаете эти листовки, охранка создала через своего агента в Минске специально для того, чтобы выяснить руководителей подполья и других партийных активистов, а затем всех арестовать. Полковник Каштанов был доволен: «Большевики начали печатать листовки в этой типографии месяц назад. Приходить стали в эту типографию и сами руководители — значит, проглотили приманку. Мы знаем, что большевистский центр всего белорусского края и Западного фронта находится в Минске. В числе руководителей — Мясников, Любимов, Ландер. Особую опасность представляет появившийся в Минске в начале прошлого года большевик «Трифоныч». — Жихарев улыбнулся Михайлову: — Это он о вас, Михаил Александрович.

— И что же дальше?

— Я понял Каштанова так: они хотят в ближайшее время через своего агента, имеющего самое близкое отношение к типографии, вызвать туда вас всех по одиночке и там схватить.

— А как они нас вызовут? — поинтересовался Мясников.

— О, точно такой вопрос задал и генерал-адъютант. Каштанов пояснил, что кроме наборщиков и печатников в типографии всегда находится человек, который в случае нужды может по глубоко законспирированной цепочке вызвать в типографию любого руководителя. Ну, для срочного редактирования материала, уточнения текста и так далее. Так вот, агент охранки и должен будет вызывать через этого человека всех известных ему партийных руководителей и активистов.

— Кто агент?

— Господин полковник не догадался об этом сказать, а я, знаете, постеснялся спросить.

Михайлов поблагодарил Жихарева, который очень торопился, и вышел его проводить. Вернувшись, стал у окна, поскреб пальцем по наледи на стекле.

— Так что, значит, Чарон?

— Похоже, — задумчиво согласился Мясников. — Что делать будем?

— Давайте подумаем. Скорее всего, речь идет о Чароне. Если это так, то дело упрощается, но если у нас есть еще один шпик...

— Я думаю, что надо остановиться на Чароне, — сказал Ландер. — Вспомните, ведь это он нашел помещение, достал станок и даже шрифт.

— А каким был активным, — вставил Любимов. — Все доказывал, что лучше места для типографии и придумать нельзя.

— Не горячитесь, друзья, — прервал Любимова Михайлов, — давайте спокойно разберемся. Я считаю, что дела у нас не так уж плохи. Во-первых, даже если эту типографию, пусть и приманку для нас, создала охранка, то все равно она нам дала возможность печатать нужные нам документы и листовки. Во-вторых, мы теперь можем опередить жандармов, а это дает нам прекрасный шанс типографию врагу не отдать. Так что я предлагаю...

Они еще долго обсуждали план действий, рассчитывали варианты. Вдруг Михайлов взглянул на часы, хлопнул себя по лбу, схватил с вешалки пальто и шапку и, никому ничего не сказав, выскочил из дому.

Он чуть не забыл встретить Соню. До прихода поезда оставалось около получаса, и Михайлову пришлось остановить проезжавшего мимо извозчика.

— На станцию, браток, быстро!

Извозчик махнул кнутом:

— Не забудь, господин хороший: чтоб скоро катить, надо щедро платить.

Михайлов выбежал на перрон в тот момент, когда поезд уже сбавлял ход. На какое-то мгновение ему стало страшно: вдруг он не узнает Соню. Жадно вглядывался в проплывавшие мимо вагоны, пытаясь угадать, из какого выйдет она.

Вагоны наконец замерли. Михайлов лихорадочно вертел головой. Он, конечно, понимал, что разминуться они не могут, но не хотел, чтобы Соня ждала его и волновалась. Нетерпеливо зашагал вдоль вагонов к голове состава и почти сразу же увидел ее. Соня, в приталенном пальто и песцовой шапке, которая была ей очень к лицу, смотрела на него и широко улыбалась.

Обнялись, расцеловались.

— С приездом, родная!

— Здравствуй, Арсений! Я так боялась, что не встретишь. Эти твои вечные разъезды...

— Ну что ты!

Он подхватил стоявшие у ее ног большой чемодан и саквояж и поспешил к стоянке извозчиков. Помог Соне поудобнее усесться в широких санях-розвальнях, сам устроился рядом.

— Поехали! На Троицкую гору.

Извозчик громко щелкнул кнутом:

— А ну, крылатые! Застоялись, замерзли, теперь согреетесь!

А мороз действительно был трескучий. Он разрисовал своими мудреными узорами и деревья, и дома, и даже лошадей, которые лихо понеслись по Михайловской улице.

Михайлов вез Соню на новую квартиру. На последнем заседании комитета было решено, что, коль обнаружена слежка, нельзя оставаться в доме. Подобрали квартиру, хозяйка которой, пожилая дворянка, сочувствовала революционерам.

— Как доехала?

— Нормально, если принять во внимание зиму и войну. Правда, устала немножко, но это ничего. Главное — я приехала к тебе, Арсений.

Не по себе стало Михайлову от мысли, что Соня даже не знает его настоящего имени.

«Как только приедем, сразу же все объясню. Она поймет меня».

Соня, наклонившись к его уху, тихо спросила:

— Куда мы едем?

— Туда, где будем жить.

Лошади быстро несли сани. Они проехали по Богодельной, пересекли Захарьевскую и вот-вот должны были свернуть на Немигу. Михайлов сказал:

— Еще немного — и мы дома.

Он коротко поведал, что за человек их хозяйка, заговорил об обстановке в Минске. Соня молча слушала и улыбалась какой-то затаенной улыбкой.

— Чему ты улыбаешься?

Она опять наклонилась к его уху:

— Я счастлива видеть тебя, Арсений, быть с тобой, милый!

От прикосновения теплых и нежных губ, от ее горячего дыхания у Михайлова закружилась голова, и он, не обращая внимания на иронические взгляды извозчика, привлек Соню к себе и поцеловал. Она не стала отклоняться, вся красная, смущенно потупила глаза.

— Стой, стой! — вдруг вскрикнул Михайлов и засмеялся: — Чуть не провез мимо дома.

Они сошли с саней и, немного вернувшись назад, оказались у небольшого дома с мансардой.

— Я постараюсь, чтобы тебе здесь было хорошо, — сказал Михайлов, надавливая локтем сизую от мороза щеколду. По тропке, проложенной в огромных сугробах, прошли к дому.

В большой, жарко натопленной комнате стоял празднично накрытый стол, и даже Михайлов опешил, увидев кроме хозяйки — Екатерины Алексеевны Ландера, Мясникова, Любимова и Кнорина.

— Надо же! — воскликнул он. — Посмотри, Соня, все мои друзья нас встречают и даже шампанское, черти, разыскали. Ну, знакомьтесь.

Вскоре в квартире звучали тосты и веселый смех.