Николай Чергинец - Приказ №1

Михайлов раскачивался на стуле и от души смеялся, слушая рассказ Дмитриева.

— Привожу я, — говорил Дмитриев, — своих на автомобиле и двух санях к углу Магазинной, ну, где размещалась типография, а навстречу — Солдунов. Лицо злое, только глазами сверкает. Спрашиваю: «Ты чего это?» Он и говорит: «Два шпика наблюдают за помещением типографии — один за входом, другой с обратной стороны за окнами и запасным выходом. Как от них избавиться?» Подумали мы, подумали и придумали. В санях у нас аккурат две четверти самогонки лежали — мы ее должны были в оружейную мастерскую отвезти, там один подпоручик-пьяница нам девять винтовок и два револьвера отремонтировал. Честно говоря, я у него парочку пулеметов выторговать собирался, авось пригодятся. Ну так вот, подобрали хороших хлопцев, они пошли, уломали этих шпиков, развели в разные подвалы и накачали. Потом обезоружили их для порядка, связали и уложили спать. Уже часа два, как мы оборудование вывезли, а шпики все спят...

— Ладно, остановись! — взмолился Михайлов, поднимаясь со стула. — Не доведи до греха. Скажи мне только одно: охрану выставил у нового помещения типографии?

— Конечно, Михаил Александрович. Как вы приказывали: и у типографии, и на подступах к ней, все честь по чести.

— Молодцом! А теперь пошли со мной, дело есть.

Михайлов взял с вешалки полушубок и начал одеваться, в это время в комнату заскочил Гарбуз. Он был так возбужден, что даже забыл поздороваться.

— Миша, последние известия! Царь, оказывается, вчера в ночь отправился в Петроград, но на станции Малая Вишера его поезд задержали, не пропустили в столицу. Тогда он решил повернуть на Псков. Там главнокомандующий Северным фронтом его «порадовал»: армия дружно переходит на сторону восставших, даже остатки войск генерала Иванова взбунтовались и повернули оружие против царя. Но это еще не все. Только что по телеграфу приняли сообщение: императору вручена телеграмма председателя Думы Родзянко. Ему предлагается отречься от престола и передать трон Алексею.

— Алексею?! — Михайлов был возмущен. — Что там Родзянко с ума спятил? Хочет спасти монархию? Неужели не ясно, что народу России не нужны ни Николай Второй, ни Алексей, ни сам бог на троне. Нам нужны свобода и власть рабочих и крестьян! — Михайлов перевел дыхание и дальше говорил уже спокойно. — Давай, Иосиф, связывайся срочно с Мясниковым и Любимовым — пусть возвращаются в Минск. Чует мое сердце, что здесь с часу на час жарко станет. Действуй, друг! Ну, а мы пока решим одну проблему местного значения.

Михайлов наконец надел полушубок, который так и держал на весу.

— Двигаем, Николай!

Они вышли из дому и направились в сторону Романовской, где жил Чарон. На углу их встретил Алимов. Шея его была укутана теплым вязаным шарфом. Михайлов спросил:

— Роман Петрович, как, если не секрет, ее зовут?

— Кого? — смутился Алимов.

— Ты не красней, — улыбнулся Михайлов, — я же прекрасно знаю, что у тебя такого красивого шарфа не было. Откуда бы ему взяться? Так что признавайся.

— Да ладно вам, Михаил Александрович...

— Ладно так ладно, — примирительно сказал Михайлов. — Как дела? Где твой подопечный?

— Сидит дома.

— Шпиков не видно?

— Один приходил. Я его хорошо знаю: Лопатов, из охранки. Он с Чароном и раньше встречался. Позавчера на кладбище, вчера на Соборной площади. А сегодня вот прямо домой пожаловал.

— Ушел?

— Часа два тому.

— Подозрительных не замечал больше?

— Не видать. Мы тщательно проверили подъезд, и двор, и подходы.

— Сколько людей здесь?

— Со мной — четверо.

— Оставь троих у входа, а сам пойдешь с нами.

Михайлов, Дмитриев и Алимов вошли к Чарону. И опять, точь-в-точь как и в предыдущее посещение Михайловым этой квартиры, хозяин был в халате. Он засуетился, замельтешил, застрочил, как пулемет.

— Бог мой, кто ко мне пришел! Товарищ Михайлов, как я рад! Проходите, присаживайтесь, я здесь картошки сварю, чай организую.

— Не стоит, — сухо сказал Михайлов. — У вас бумага и ручка найдутся?

— Да-да, конечно.

Чарон метнулся к буфету, достал оттуда несколько листов бумаги, чернильницу с ручкой.

— Вот, пожалуйста.

— Садитесь и пишите, что я вам продиктую.

— Срочная депеша? — улыбнулся Чарон. Он сел, немного поерзал на стуле и приготовился писать.

— Пишите: «Я, Сыроегин, даю настоящую расписку с тем, что сего числа получил от Московского охранного отделения...»

С лица Чарона начала медленно сходить слащавая улыбка, вместо нее разлилась мертвенная бледность. Его руки мелко задрожали, и Чарон бросил ручку на стол.

— Это что, провокация?

— Нет, не провокация. Провокации скорее по вашей части, Сыроегин. Как видите, нам все известно. — Михайлов положил на стол расписку, привезенную Алимовым из Москвы. — Вот эту бумагу мы взяли специально для вас в Московском охранном отделении. Надеюсь, у вас хватит благоразумия трезво оценить ситуацию и не пытаться тянуть время?

Такого удара Чарон не ожидал. Растерянно он смотрел на расписку, а в голове вихрем проносилось: «Как они узнали? Кто меня выдал? Это конец! Они со мной нянчиться не станут, да и тюрем у них нет».

— Что молчите, Чарон? — Михайлов говорил спокойно, даже с иронией. — Я не думаю, что вы были так немногословны, когда два часа назад встречались с Лопатовым.

Чарон был сражен окончательно: «Бог мой! Они и это знают! Все кончено! А может, признаться? Может, пожалеют?»

Словно в тумане он видел лицо Михайлова, голос его доносился как бы издалека:

— Только не пытайтесь врать и изворачиваться. Полагаю, вы не настолько глупы, чтобы не оценить ситуацию реально. Поэтому предлагаю правдиво и искренне отвечать на мои вопросы. — Михайлов сел напротив Чарона, пододвинул к себе чернильницу, ручку и бумагу. — Итак, вопрос первый: ваша настоящая фамилия?

— Страмбург, — неожиданно для себя выпалил Чарон. — Страмбург Иосиф Карлович.

— Цель вашего появления в Минске?

— Розыск государственного преступника Михаила Фрунзе.

— Для чего вас водворили в тюрьму в Москве?

— Охранке стало известно, что Щербин — минчанин. Я должен был сойтись с ним поближе, сдружиться, чтобы после побега вместе прибыть в Минск. — Он кисло улыбнулся. — Иначе бы вы мне не поверили.

— Арест Щербина в Минске ваша работа?

— Отчасти. Его арестовала полиция. Но скрывать не стану, я приложил руку. Боялся, что он догадается, кто я на самом деле.

— Где он сейчас?

— В тюрьме.

— Шяштокаса помните?

— Шяштокас? Это кто?

— Альгис Шяштокас, литовец. Он вместе с вами находился в московской тюрьме.

— А, этот... Как же, как же! Он единственный, кто мне не верил, и я его больше других остерегался.

— Знаете, где он сейчас?