Ежи Эдигей - По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов

— Вы так полагаете? Но ведь эффект зависит и от количества порошка. Большая доза частично утратившего силу яда дает тот же результат.

— На самом деле все несколько сложнее. Цианистый калий обладает способностью выветриваться, или, говоря по-научному, окисляться. При этом образуется углекислый калий, а это соединение значительно хуже растворяется в воде и тем более — в алкоголе. На дне бокала в этом случае неизбежно образовался бы белый осадок, а сама жидкость несколько помутнела. Все это стало бы очень заметным. Вряд ли убийца пошел бы на такой риск. Зато чистый, свежий цианистый калий мгновение растворяется в алкоголе и не меняет его цвета. Советую вам прежде всего сделать химический анализ цианистого калия, хранящегося в лаборатории Войцеховского. — Едва пани Кристина заговорила о профессиональных вопросах, куда сразу девалась вся ее нерешительность.

— Из вас получился бы неплохой эксперт, — улыбнулся полковник.

— Химия — наука точная. Она учит мыслить логически.

— Вы, вероятно, задумывались над обстоятельствами смерти Лехновича и, обладая таким аналитическим умом, очевидно, пришли к каким то выводам. Что, по вашему мнению, послужило поводом для убийства?

— Месть.

— Как ни странно, но статистика преступлений доказывает, что месть — очень редкий мотив убийств. Чаще других мотивами убийств выступают вопросы материального порядка, за ними следуют убийства в драках. В этой статистике месть фигурирует лишь где-то на четырнадцатом месте. Почему в данном случае вы считаете месть наиболее вероятной?

— Я исхожу из состава гостей, собравшихся в тот вечер у Войцеховских.

— В каком смысле это следует понимать?

— Среди собравшихся в тот вечер не было, пожалуй, ни одного человека, за исключением, быть может, англичанина — о нем я ничего не знаю, — которому 'Лехнович не причинил каких-нибудь неприятностей, не исключая и меня.

— И вашего мужа тоже.

— Витольд не способен на обдуманное убийство. А со времени событий, о которых идет речь, хотя они и доставили нам много горьких минут, прошло более шестнадцати лет. Наш сын — повод пресловутого судебного процесса — через год получит аттестат зрелости. Все давно уже потеряло значение: и сама обида, и месть.

— Реакции человеческой психики бывают очень разными и порой неожиданными, — заметил поручик Межеевский.

— Это верно, — согласилась пани Ясенчак. — Но и у меня, и у моего мужа есть аргумент, доказывающий нашу невиновность.

— А именно?

— Собираясь в субботу на бридж к Войцеховским, ни я, ни Витольд не предполагали, что встретим там Лехновича. Он не бывал у них уже лет десять. Прежде профессор, зная о наших взаимоотношениях, ни когда не приглашал нас вместе. Мы не пошли бы к Войцеховским, зная, что встретим там моего бывшего мужа.

— В ваших рассуждениях кроются две ошибки, — возразил полковник.

— Какие же?

— Во-первых, вы упускаете из виду второй возможный мотив, который мог толкнуть вашего мужа на преступление.

— Какой мотив? — перебила его Кристина.

— Ревность. Доктор Ясенчак до болезненное и ревнив, а имея такую очаровательную жену…

— Жаль, что приходится слышать этот комплимент при обстоятельствах не особенно приятных. Вообще же, вы все, мужчины, немного ревнивы. Это, говорят, непременный атрибут любви. Но Витольд прекрасно знает, что я никогда не давала ему ни малейшего повода для ревности, а уж тем более к Лехновичу.

— Ревность слепа и в статистике преступлений занимает куда более почетное место, чем месть. Ваши аргументы легкоуязвимы. Допустим, вы не знали о приглашении Лехновича к Войцеховским. Ну и что ж? Решение об убийстве могло созреть и непосредственно у Войцеховских. А спуститься в лабораторию и взять цианистый калий ни для кого не составляло особого труда. Все, даже профессор Бадович, впервые попавший в дом профессора, знали, как выясняется, о наличии яда в его лаборатории.

— Ваши рассуждения справедливы только в случае, если цианистый калий в лаборатории Войцеховских не окислился. А это требует проверки.

— Это не совсем верно. Яд мог быть и окисленным. Но, как все единодушно утверждают, Лехнович в тот вечер проявлял повышенную нервозность и в таком состоянии вполне мог не заметить, что коньяк помутнел, а на дне бокала осадок.

Кристина Ясенчак с минуту молчала, потом воскликнула:

— Но клянусь жизнью своих детей, ни я, ни Витольд не причастны к убийству.

— Пани Кристина, в этом кабинете произносились и не такие клятвы и заверения. Хочется, чтобы ваши слова оказались правдой. Но мы никому не верим на слово и вынуждены проверять все показания.

— Я этого не боюсь. Я знаю, что мы оба невиновны.

— А кто, по вашему мнению, виновен?

— Потурицкий.

— Вы так думаете? Почему?

— У него, пожалуй, самый серьезный повод для мести.

— Уточните, пожалуйста.

— Об этом я узнала от Стаха. В свое время он этим даже похвалялся и лишь позже стал отнекиваться от всего.

— Я вас слушаю.

— Лехнович и Потурицкий — школьные товарищи. Они знали друг друга еще до войны. После войны тоже вместе учились и вместе заканчивали школу. Позже Потурицкий поступил на юридический факультет университета, а Лехнович — на химический факультет Политехнического института. В те годы, сразу после войны, придавалось большое значение, как вы знаете, «анкетным данным». Потурицкий в своей анкете в графе «социальное происхождение» указал: «из крестьян». В известной степени это соответствовало правде, поскольку отец его действительно был земледельцем. Потурицкие, носившие прежде графский титул, до первой мировой войны владели огромными поместьями на Украине. Но после войны, в границах межвоенной Польши, у них остались лишь крохи былого величия, хотя эти «крохи» составляли более двух тысяч гектаров.

— Одним словом, не столько «из крестьян», сколько «из помещиков», — рассмеялся полковник.

— Вот именно. Лехнович хорошо знал родословную своего товарища, поскольку до войны по приглашению родителей Потурицкого раз или два гостил во время каникул у них в имении. Когда Леонард Потурицкий перешел на третий курс юрфака, Лехнович, вводивший тогда в состав руководства студенческой организации, предал этот вопрос огласке. Потурицкого исключили из организации и по ее ходатайству — к чему Лехнович тоже приложил руку — из университета. Последствия оказались плачевными для всей семьи Потурицких: отца Леонарда уволили с работы из Министерства сельского хозяйства.

Немирох покачал головой, а Кристина Ясенчак продолжала:

— Леонард пять лет работал кондуктором. Его мать зарабатывала шитьем, а старый граф продавал старье на толкучке. Лишь много позже Леонард смог вернуться в университет, а его отец, агроном по образованию, получил работу по специальности.