Ежи Эдигей - По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов

— А может быть, проще: хотелось скрыть преступление? — жестко бросил полковник.

— Абсурд. Я ведь не убеждал врача «Скорой помощи» оформить свидетельство о смерти, а лишь просил забрать тело. В больнице при всех обстоятельствах должны произвести обязательно вскрытие и установить причину смерти. Я был абсолютно убежден, что вскрытие подтвердит мой диагноз и все обойдется без скандала. Теперь же, конечно, совершенно ясно, что при вскрытии мой диагноз никак не мог подтвердиться и дело все равно передали бы в милицию.

— Вы знакомы с нашим судебно-медицинским экспертом Малиняком?

— Знаком. Мы когда-то вместе работали.

— Вы с ним говорили об этом деле?

— Говорили. Но звонил не я ему, а он мне. Уже после весьма милого приема у вас, в этом кабинете. Когда вы, весьма уважаемый полковник милиции, сочли возможным отнестись к нам как к банде преступников и убийц.

Полковник улыбнулся:

— Ну, к банде не банде, а факт остается фактом: кто-то из вас — преступник. Надеюсь, у вас в этом нет сомнений? Не думаю, что Лехновичу самому захотелось в гостях у Войцеховских выпить лошадиную дозу цианистого калия.

— Ценю ваш юмор, но одно могу сказать с полной определенностью: подозревать меня в причастности к этому преступлению по меньше мере смешно.

— А почему? У вас имелись весьма веские основания убрать Лехновича.

— Я знаю закон и положение о презумпции невиновности. Какие у вас есть доказательства?

— Их набралось порядочно. Ваша ненависть к Лехновичу широко известна. Достаточно вспомнить судебный процесс о непризнании вашего отцовства, дело об избиении или попытке к избиению доцента.

— Вы, полковник, ссылаетесь на факты шестнадцатилетней давности, — ощетинился Ясенчак.

— И тем не менее все эти шестнадцать лет вы продолжали питать ненависть к Лехновичу. Вы никогда не бывали у Войцеховских, если заранее знали, что там будет и он. На торжествах по разным поводам, например, на именинах профессора, вы всячески избегали встреч с доцентом. И в прошлую субботу вы наверняка не пришли бы к Войцеховским, если бы знали, что там будет и Лехнович.

— Тут вы правы — не пришел бы.

— Оказавшись в столь неприятной ситуации, вы вполне могли прийти к выводу, что наконец-то настал весьма подходящий момент разрубить этот гордиев узел. Тем более что склянка с белым порошком прямо просилась к вам в руки.

— Повторяю еще раз — все это сплошной вымысел. Кровная месть спустя шестнадцать лет? Какой вздор!

— У вас были поводы для преступления и значительно более поздние.

— А именно?

— Ревность.

— К Лехновичу? Он унизил мою жену куда как больше, чем меня. И она, естественно, ненавидела его сильнее, чем я.

— Следовательно, вы полагаете, — спокойно спросил Немирох, — что убила она.

Ясенчак обалдело уставился на полковника.

— Вы хотите поймать меня на слове?!

— Ничуть. Я только делаю логический вывод из вашего заявления.

— В таком случае прошу принять к сведению мое заявление: ни я, ни моя жена Кристина к этому преступлению не имеем никакого отношения.

— Пани Кристину я не подозреваю в убийстве.

— Спасибо и на том.

— Сколько раз в субботу у Войцеховских вы спускались в лабораторию за льдом? До ужина или после ужина?

— Я не ходил за льдом.

— А за чем вы ходили?

— Я вообще не спускался в лабораторию.

— Значит, в тот вечер вы не были в лаборатории Войцеховского? Должен вам напомнить: вы обязаны говорить только правду.

— Я был в лаборатории, — доктор захлебывался от ярости, — был вместе со всеми гостями Зигмунта. В обязательный ритуал приемов у профессора входит демонстрация гостям виллы, и в первую очередь лаборатории.

— И больше в подвальное помещение вы не спускались?

— Не спускался, не спускался, не спускался, не…

— А кто и когда спускался?

— Любой мог туда спуститься из холла. Дверь, ведущая вниз на лестницу, находится между ванной комнатой и туалетом. Я лично видел, — доктор понемногу успокаивался, — как сначала с ведерком для льда спускался Войцеховский, а потом — Лехнович. Это было еще до ужина, после ужина один раз лед приносила Эльжбета.

— А второй раз?

— Кристина, когда была свободна от игры в одной из партий, уходила на кухню мыть посуду. Вернувшись, она увидела, что лед растаял, и спустилась в лабораторию за льдом. Кажется, чуть позже туда отправились англичанин с артисточкой и довольно долго не возвращались — видимо, искали лед…

— Прошу вас, расскажите со всеми подробностями, как протекала ссора с Лехновичем за бриджем.

Доктор подробно описал и начало, и весь ход ссоры. Он хорошо помнил даже, какие у него были тогда на руках карты и какие выложил на стол его партнер, профессор Лепато. Рассказ доктора полностью совпадал с предыдущими показаниями партнеров по бриджу и Эльжбеты Войцеховской.

— Вы сидели так, что должны были видеть пани Войцеховскую, подававшую коньяк Лехновичу. Как все это выглядело со стороны? — спросил Немирох.

Ясенчак надолго задумался.

— Эльжбета, — наконец заговорил он, — держала в руках два бокала. В одной — бокал с вином, в другой — с коньяком. Коньяк она подала доценту и при этом что-то ему сказала. Сказала тихо, так, что слов я не расслышал. Надо думать, она отчитала его за недостойное поведение, он тут же поцеловал ей руку, прося, видимо, прощения. И еще одно: доцент выпил полный бокал коньяка сразу, залпом.

— А вы?

— Кажется, тоже, поскольку был перевозбужден. Ну еще бы! — единственный раз в жизни мне повезло разыграть большой шлем, и вдруг такой скандал! Я боялся, что Потурицкий, человек тоже крайне возбудимый, откажется продолжить игру.

— Меня особенно интересует бокал с коньяком Лехновича. Вы не обратили внимания на то обстоятельство, что вопреки общепринятым правилам бокал был налит доверху.

— Вы очень кстати об этом мне напомнили. Но, пожалуй, все-таки бокал был наполнен не доверху, а примерно на три четверти. Я не без удовлетворения отметил, что Лехнович тоже был раздражен. У него тряслась рука, и он расплескал коньяк на ковер. И. кажется, даже растер его ногой. Потом залпом выпил коньяк и тотчас, буквально мгновенно, рухнул на пол Я бросился к нему на помощь. Когда я склонился нал ним, то сразу понял, помощь ему уже не нужна — он был мертв.

— Скажите, такая скоропостижная смерть от сердечного приступа в принципе возможна?

— Конечно. Когда происходит закупорка крупно го сосуда, сердце сразу же останавливается, наступает мгновенная смерть. Поскольку Лехнович прежде жаловался на плохое самочувствие, я не усмотрел в его внезапной смерти ничего необычного.

— Какого цвета была у вас салфетка?

— Красная.

— А у других?

— Я не обратил на это внимания.