Жан-Кристоф Гранже - Конго Реквием

– Тех, что в тюрьме?

– За другими сложно наблюдать. Нашу группу обследуемых составляют убийцы и насильники, скажем так, классического типа, содержащиеся во французских тюрьмах, а также те, чьи психозы выражаются в проявлении опасных инстинктов, как, например, наши пациенты в Шарко. Мы их тестируем, делаем анализы и продвинутые обследования, чтобы лучше понять механизмы их агрессивности.

– Вы пошли еще дальше: вы создали «Фармакон».

Тот покачал головой в знак того, что оценил познания Эрвана:

– Вижу, вы пришли не с пустыми руками.

– Расскажите мне о своих работах – ваших и Усено.

Ласей набрал в грудь воздуха. Под моросящим дождиком у него благодаря густой шевелюре и победительному профилю был вид современного трибуна.

– Филипп обладал познаниями в области неврологии, которых у меня не было. Это он вывел меня на совершенно новый путь: нейронные цепочки жестокости. Постепенно нам удалось локализовать церебральные зоны, связанные с жестокостью, а затем и отследить перемещение этих нейронов внутри человеческого тела. Усено ушел еще дальше. Он интуитивно нащупал «Фармакон».

– Объясните.

Они шли вдоль моря в направлении приморских сосен. Несмотря на дождевой полог, места навевали мысли о Лазурном Береге и средиземноморской мягкости. Не хватало только пения цикад. Вместо них крики чаек вызывали ощущение, что вы скребете ножом по собственным костям.

– Это довольно сложно.

– Я не полный осел. Начнем с названия: что оно означает?

– Это из древнегреческого. Так называли искупительную жертву, которую приносили на подступах к городу, чтобы символически изгнать любую угрозу жестокости. Мало-помалу термин приобрел значение и «лекарства», и «яда». Двойственность, которая имеет место и в нашей программе.

– То есть?

– Вы представляете, как функционируют нейроны?

– Более или менее.

– Для каждой эмоции, каждого решения и каждого движения в мозгу зарождается сигнал, включающий цепную реакцию во всем теле по заданному контуру. Получив возбуждающий стимул, каждый нейрон путем электрического импульса высвобождает нейромедиаторы, которые соединяются с рецепторами следующего нейрона, тот, в свою очередь, играет ту же роль и так далее, вплоть до физической реализации приказа. Наша идея заключалась в блокировке одного или нескольких рецепторов на каком-либо участке контура жестокости.

– Конкретнее, какой эффект это могло вызвать?

– Приказ, отданный мозгом, не смог бы дойти до конца. Сообщение умерло бы по дороге.

– А как блокировать эти рецепторы?

– Насытив их подменяющими веществами, которые мы на своем жаргоне называем «аналогами» и которые не дают настоящему нейромедиатору передать свое сообщение.

«Аналоги» – слово, использованное Левантеном. Субстанции, содержавшиеся в неизвестных медикаментах монстра из Лувсьена.

– Представьте себе микроскопические полости, которые нужно закупорить, – продолжал Ласей. – Благодаря этому веществу нейронные рецепторы были бы перекрыты и жестокость субъекта была бы обуздана, поскольку никогда не смогла бы превысить определенный порог.

– А что собой представляют подменяющие вещества?

– Химические молекулы, произведенные крупными лабораториями.

– Они сотрудничали с вами?

– Разумеется. Что срабатывает с отъявленными преступниками, может оказаться полезным – в меньшей дозировке – для пациентов с агрессивным поведением или испытывающих трудности с подавлением своих порывов. Лаборатории поставляли нам аналоги, а мы составляли протоколы, позволяющие регулировать их дозы, что является наиболее важным.

Все это звучало до странности актуально. Сегодня, когда человеческая психика управляется, лечится и стимулируется кучей таблеток и специалистов, легко представить себе, что и правосудие нацелилось на свой кусок пирога – общество без убийц, по крайней мере без рецидивистов, – а лаборатории на манну небесную: от спорадического лечения «серьезных невротиков» до общего подчинения народа в интересах диктатуры. Прощай, химическая война, добро пожаловать, молекулярное угнетение.

– Так эта вакцина существует или нет?

– Существует: мы ее разработали. Усено с момента создания клиники в Шату работал в непосредственном контакте с лабораториями, а я тестировал аналоги на своих пациентах… на добровольцах.

Лужа с утками . Институт Шарко и впрямь оказался центром темных экспериментов, а так называемые добровольцы не больше рвались посетить ту часть кампуса, чем солдаты в Первую мировую – штурмовать вражеские траншеи.

– Тесты были болезненными?

– Проблема этого типа лечения заключается в том, что сначала нужно ввести довольно большое количество вещества, чтобы насытить соответствующие нейроны. А это означает, на первом этапе, усиление жестокости у субъекта, прежде чем все по-настоящему успокоится.

Перед мысленным взглядом Эрвана возникла ужасающая картина: буйные жестокие безумцы, которых делали еще более жестокими – болезнь усиливали, чтобы тем легче потом заглушить ее. Смирительные рубашки, изоляторы, успокоительные: все меры подавления и сдерживания наверняка использовались до предела в подземелье «фабрики монстров», которая никогда еще так точно не соответствовала этому названию.

– Назовите точные даты.

– Работа вышла на финишную прямую в 2000-х годах. Значимые результаты показывали, что мы на верном пути. К несчастью, Усено вышел из доверия.

– То есть?

– У него переменилось настроение. Развод угнетал его, можно сказать, стал навязчивой идеей. Он думал только о детях, о своей клинике и о способах сделать ее максимально доходной. Внезапно наши фундаментальные исследования утратили в его глазах всякий интерес. А тут еще вмешалась судьба: он вместе с детьми разбился в аварии.

– И вы продолжили в одиночку?

Ласей глубоко вдохнул влажный воздух, потом распахнул руки, обнимая море. Смешной жест, но у Эрвана не было желания смеяться. Этот напыщенный клоун нес ответственность за убийства, которые все множились и множились начиная с сентября.

– У меня не было выбора. Наши исследования могли изменить лицо мира!

– Вы хоть отдаете себе отчет, сколько крови у вас на руках?

Психиатр скорчил скептическую гримасу:

– Такова история научного прогресса.

– Ближе к делу, мать вашу! – нетерпеливо рявкнул Эрван.

– Госслужбы от меня отвернулись: они доверяли в основном Усено.

Он произнес последние слова с отвращением, как если бы кислая отрыжка подступила ему к горлу. Эрван был скорее удивлен: история с «Фармаконом» слово в слово совпадала с тем, что рассказал ему Виар. В кои-то веки двурушник с рынка Алигр сыграл в открытую. Без сомнения, он был убежден в собственной безнаказанности, как и сам психиатр.