Джеймс Кэрол - Хищница

– Нет, это важно.

– Как скажешь. Ладно, давай дальше. Мы можем уверенно утверждать, что она где-то держала его живым много лет. Встает вопрос, где она его держала. Мне сразу представляется погреб.

– Мне тоже.

Они вышли из столовой и вошли в следующую дверь. Это была гостиная. Как и в столовую, сюда годами не ступала нога человека. Третья дверь вела на кухню. Там было чисто и прибрано. Тарелки, чашки, сковородки и другая посуда аккуратно хранились в шкафах и ящиках. Плитка на полу и рабочие поверхности сияли чистотой. Вся кухонная техника была также начищена до блеска.

– А вот этого я не ожидала, – протянула Мендоза.

Уинтер открыл холодильник и заглянул внутрь. Там была только здоровая еда, никаких вредностей: фрукты, йогурт, овощи для салата, свежий сок. Одна из полок была отведена под низкокалорийные готовые обеды для микроволновки. Упаковки были сложены аккуратной стопкой. Уинтер открыл упаковку молока и попытался оценить его свежесть, потом проверил овощи в нижнем ящике. Все было достаточно свежим, купленным в течение недели.

– Здесь она готовит, – сказал он, не оборачиваясь. Взяв помидор, он съел его в два приема и сразу же принялся за следующий.

– Ты что, с ума сошел?

– Я не завтракал, если помнишь. Кроме шоколадного батончика я так ничего и не съел.

– Я не об этом, как ты понимаешь.

Уинтер улыбнулся и продолжил есть помидор, не обращая внимания на недовольство Мендозы. Перекусив, он продолжил осмотр кухни. Во втором ящике, который он открыл, оказались скатерти. Они были чище и немного меньше, чем скатерть в столовой. В следующем ящике были свечи и подставки под горячее.

– Странно, – заметила Мендоза.

– Не особо. Думаю, Амелия все так же играет роль матери. По крайней мере, она это делала, пока был жив Юджин.

– А может, продолжает и сейчас.

Слова Мендозы вызвали в воображении Уинтера картину того, как Амелия сидит за столом, на ее тарелке – какая-то здоровая пища. Играет классическая музыка, она поднимает бокал, словно произнося тост пустому стулу напротив. Одинокая, но живая.

– Здесь скатерти меньшего размера. Они для стола на двоих.

– Думаешь, они ели вместе после того, как она заключила его в тюрьму?

– Такая вероятность есть.

– Так странно это все, – снова сказала Мендоза.

Противоположная от входа дверь вела в погреб. Мендоза и Уинтер вглядывались в темноту, и никто из них не проявлял рвения перейти его порог. Уинтер нагнулся и втянул ноздрями воздух.

– Вряд ли Юджин там, – сказал он.

– Запаха никакого нет, – согласилась Мендоза. – А может, он там, но он еще жив?

Уинтер включил свет и снова наклонился к лестнице.

– Есть кто-нибудь? – прокричал он.

Тишина.

– Ты убедилась? – спросил он Мендозу.

– Не совсем.

Уинтер начал спускаться вниз, Мендоза за ним. Ступеньки скрипели, но не прогибались. В погребе было как минимум на десять градусов холоднее, чем в кухне. Внизу он застегнул куртку до самого подбородка и спрятал руки в рукава.

На полках, занимавших две стены, было такое количество банок, что их хватило бы, чтобы год кормить среднестатистическую семью. На других полках валялись предметы, которые некуда было деть: мышеловки, фонарь, пустые банки, целая башня из металлических собачьих мисок, несколько коробок с батарейками.

Маленький квадратный морозильник – прямоугольный бы просто не влез в дверь – был набит готовыми обедами. Уинтер достал парочку – макароны с сыром и спагетти болоньезе, – посмотрел и положил обратно.

– Вот тебе и доказательство того, что она держала отца живым взаперти. Сама она есть бы это не стала. Если бы она этим питалась, то была бы в два раза толще, чем сейчас.

– Так где она его держала?

– Хороший вопрос.

Уинтер сделал полный круг по подвалу. Он был большой, но явно меньше периметра дома. Подойдя к ближайшей стене, он стал простукивать ее кулаком. Стена отзывалась достаточно глухо. Он стал простукивать следующую.

– Чем ты занимаешься, Уинтер?

– Проверяю, нет ли потайных комнат. Серийные убийцы их обожают.

За пару минут Уинтер понял, что стены – настоящие, и остановился у морозильника.

– Ладно, пойдем на второй этаж.

Вернувшись на кухню, Мендоза выключила свет на лестнице в погреб и закрыла дверь. Вместе они вернулись в коридор и поднялись наверх. Первая дверь вела в ванную, в которой было так же чисто, как и на кухне. Плитка, керамика и сантехника просто сверкали. Все говорило о том, что здесь живет женщина. Не было никаких следов пребывания мужчины – ни принадлежностей для бритья, ни дезодоранта, – зато стояло множество бутылочек с женскими средствами. И розовая зубная щетка. Как и сказал Кларк, она здесь жила одна.

Следующие две двери вели в комнаты Амелии и Нельсона. Здесь тоже давно никто не бывал. Слой пыли был такой, что речь шла не о месяцах, а о годах заброшенности. С потолка свисали паутинки и колыхались на сквозняке от входной двери.

Комнаты были абсолютно безликие, но этот факт каким-то странным образом наполнял их своеобразием. Ничего в них не говорило о том, что когда-то здесь жили подростки. Не было ни плакатов на стенах, ни телевизора, ни игровых приставок, ни CD– или DVD-плеера или книг. Дневников или личных вещей тоже не было. Стены были окрашены в белый цвет, который со временем превратился в невзрачный желтый.

На окнах обеих комнат висели одинаковые тонкие занавески с цветочным принтом. Края были неровные, крючки висели друг от друга на разном расстоянии, а материал был такой, что, скорее всего, его не купили, а просто кто-то отдал даром. Постельное белье тоже было одинаковое – белый дешевый, посеревший с годами хлопок. Ковры выцвели и превратились в лохмотья. Они настолько износились, что видно было коричневое джутовое основание.

Единственное, чем комнаты различались – содержимым шкафов и ящиков. Одежда была из магазинов для неимущих – дешевая и функциональная. О моде или красоте ее речь не шла. Даже шесть лет назад эти вещи безнадежно устарели.

– Я не уверена на сто процентов, но мне кажется, что в комнате Амелии никто не живет гораздо дольше, чем в комнате Нельсона. Если это так, то, вероятно, она ушла отсюда, когда мать совершила самоубийство.

– Ты считаешь, это еще одно подтверждение тому, что ей пришлось играть роль матери, да?

– Я бы это сформулировала не так, но да, вектор моих мыслей таков.

– Вполне вероятно, что так и было, – кивнул Уинтер.

– К несчастью. Я уже говорила, что начинаю ей сочувствовать.

Они вышли из комнаты Нельсона и пошли к дальней двери. Других комнат в доме не было, так что методом исключения получалось, что это была спальня. На основании уже увиденного Уинтер ожидал, что в комнате будет убрано и чисто, как в кухне и ванной. Этот дом был отличным примером того, что прошлое оставалось в прошлом. Шесть лет назад Амелия закрыла двери в те комнаты, которые ей были больше не нужны. Закрыв их, она словно прочертила линию на песке, разделив жизнь на «до» и «после».