Жан-Кристоф Гранже - Лонтано

– Как вы зашли в дом? – спросил он церберов.

– Используя подручные средства, – отрапортовал негр, не зная, похвалят его за геройство или надают по рукам.

Эрван достал ключи:

– Коли на то пошло, могли бы и в квартире подождать.

– Я им говорила, – встряла маленькая капризуля.

– Можете отправляться по домам, – бросил он им, отпирая дверь.

Телохранители в нерешительности поглядывали друг на друга.

– Я позвоню отцу, успокойтесь. Теперь она под моей защитой.

Они поколебались еще несколько секунд, после чего раскланялись с Гаэль, как будто та была испанской инфантой. И с нескрываемым облегчением исчезли на лестнице.

Гаэль зашла в квартиру и бросила сумку в спальне Эрвана. Без малейшего смущения направилась на кухню и открыла холодильник. Достав пиво, протянула его Эрвану:

– Будешь?

Он кивнул. Она бросила ему банку, как заправский ковбой. Он чувствовал, что она переигрывает в роли нахалки. Гаэль умирала со страха: это бросалось в глаза.

– Что на самом деле происходит?

Она щелкнула алюминиевым язычком банки.

– Не знаю. У меня мандраж, вот и все.

– Из-за чего мандраж?

Гаэль села на диван и отхлебнула глоток, так и не ответив. Взгляд, которым она окинула обстановку, выдавал ее глубокое презрение к старому холостяку Эрвану и его сортирным вкусам.

– Ты что-нибудь видела? – не отступал он, беря стул и устраиваясь напротив.

Уставившись в пустоту перед собой, она пожала плечами:

– Нет. Не знаю. Когда я вышла из твоей палаты в «Сальпетриере», я спускалась в лифте с санитаром в хирургической маске, и на меня тогда напало жутко паршивое чувство.

– Как он выглядел?

– Крепкий. Около метра восьмидесяти. В белом халате.

– Он с тобой говорил?

– Нет.

– Сделал какой-нибудь жест, вообще что-нибудь?

– Нет.

– Это все?

– А потом мне показалось, что я видела, как кто-то бродит внизу у моего дома. Но мои ангелы-хранители ничего не заметили.

– По-твоему, кто это был?

– Не знаю. Человек, который преследовал меня в Сент-Анн. Или один из Убийц с гвоздями, которые, как утверждают, ликвидированы.

– Я же тебе сказал: они мертвы.

– Достаточно глянуть на вас, на тебя и на папу, чтобы понять, что ничего еще не кончено.

Эрван тоже глотнул пива и смотрел на сестру, пока она не решилась повернуть к нему голову. Своей красотой она была обязана прежде всего тонкой лепке лица. Победа скульптуры над живописью.

– Ничего более конкретного ты мне сказать не можешь?

– Нет. А ты мне?

– А что я?

– Ты можешь поклясться, что опасности больше нет?

– Дело официально закрыто.

– Ответ чиновника. Я говорю о твоей внутренней убежденности.

Он снова слукавил:

– Психи из Локирека действовали как виновные.

– Виновные в чем, на самом-то деле? Ты уверен, что они убийцы?

– Ты должна нам доверять. Будущее покажет.

– То есть?

– Других убийств не будет.

– Успокоил на все сто.

Внезапно он подумал о Софии: со вчерашнего дня никаких новостей. Обижена? Безразлична? Не может побороть свой гнев?

– Хочешь что-нибудь поесть?

– Нет. Я только хочу поспать здесь. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.

– Спасибо.

– Не за что.

Он улыбнулся и достал простыни из шкафа.

– Устраивайся у меня в спальне, – сказал он, протягивая ей постельное белье. – А я на диване.

– Можно мне в ванную?

– Будь как дома.

Она исчезла. Эрван позвонил Крипо – человеку, на котором лежала обязанность завернуть краны, вырубить свет и закрыть расследование.

– Ты отослал бумаги следователю?

– В таком виде остается немало вопросов и…

– Крипо, у меня для тебя потрясающая новость: следственный комитет – это не конец расследования, а его начало.

– Но следователь морду скорчит, если…

– Документы готовы или нет?

– Не хватает только твоей подписи.

Эрван почувствовал себя хозяином лавки, которому каждый день приносят на подпись бухгалтерские бумаги, – его чеки и подписи под счетами служат и доказательствами, и уликами, и признаниями.

– Подпишу все завтра утром, и сразу отошлем.

– Как Бельгия?

– Потом расскажу.

– Есть из-за чего нервничать?

Перед глазами опять возникла бледная маска нганга. И обугленные детские тела в морге. Невозможно ответить.

– Предупреди остальных. Совещание завтра в девять.

– Это еще что?

Эрван повесил трубку и обернулся: позади него стояла Гаэль, с взлохмаченными полотенцем волосами, в спортивном костюме. Она взяла с полки боевой нож, лезвие и рукоять которого были сработаны из одного куска металла.

– Нож, которым я очень дорожу, – ответил он.

– Трофейный?

– Почти. Офицер группы вмешательства подарил мне его после одной операции… довольно бурной.

– Ты спас ему жизнь? – усмехнулась она.

– Именно, – сказал он, забирая нож у нее из рук. – Он выкован из металла, после взрыва найденного на развалинах Всемирного торгового центра.

– Мрачновато.

Он посмотрел на нож, слабо поблескивающий у нее в пальцах:

– Это сталь памяти.

– Оружие отмщения, – насмешливо пробормотала она.

– Просто воспоминание. Никто не должен забывать об одиннадцатом сентября.

Она отошла от него, как маленькая девочка, которой вдруг надоело играть:

– Посмотрим кино?

Он сильно сомневался, что у них окажутся схожие вкусы в области кинематографа. Он всю жизнь любил полицейские сериалы, которые, вопреки вероятию, очень его развлекали. Ирреальные до абсурда, они вносили в его профессию нотку фантазии, которой та была абсолютно лишена в действительности. Еще у него имелась целая коллекция полицейских триллеров семидесятых-восьмидесятых годов, время от времени он извлекал фильм, как достают заветную бутылочку вина: «Буллит», «Грязный Гарри», «Французский связной», «Марафонец», «Год Дракона»…

Гаэль спасла положение: кликнула на клавиатуре своего ноутбука последние скачанные пиратские копии:

– Ты уже видел «Координаты „Скайфолл“»? Это лучший Джеймс Бонд.

Над ним склонилось лицо.

Лицо младенца-трупа, вырезанное из шлифованного дерева. Его застывшая жесткость наводила на мысль о фарфоре. Черты были африканскими, но бледность лба, удлиненные глаза, крошечный рот, утыканный зубами, вызывали в памяти японские маски. Он был символом несостоявшейся жизни: останки эмбриона, который так и не родился, но мог бы развиться в лимбах смерти. Отсвечивающий в сумерках, как ледяная луна.

Эрван знал, что спит и видит сон, но страх от этого меньше не становился. Он ощущал свою беспомощность перед наблюдающим за ним убийцей. Кричать он не мог, убежать тем более – спал он так крепко, что сон превратился в свинцовый гроб, сковавший и тело, и веки.