Элизабет Джордж - Горькие плоды смерти

– Это временное решение, Уилл. Надеюсь, ты это понимаешь, не так ли? – сказала она ему по телефону.

Мать не позволила ему строить никаких планов, пока он не согласился: пару-тройку недель, чтобы прийти в себя, а потом попытаться заново начать свой бизнес. Уилл думал про Шерборн. Да-да, пусть это будет Шерборн.

А пока ему придется подождать в Лондоне, сказала мать – до тех пор, пока она и его отчим не смогут приехать за ним. По воскресеньям пекарня не работала, так что они приедут в Лондон в воскресенье. К этому времени он придет в себя, верно? Уильям сказал, что постарается. А потом съехала Лили.

Вскоре после этого у него двинулась крыша, и голоса в голове затараторили без устали. Через сутки он позвонил матери и спросил, можно ли ему приехать раньше, до воскресенья? Он привезет кое-какие вещи в своей «Фиесте», а затем, в воскресенье, съездит обратно, уже вместе с ними, и заберет остальные.

– Не глупи, дорогой, – ласково ответила Каролина. – Неужели нельзя потерпеть до воскресенья? Ведь можно? – И, не получив ответа, она осторожно поинтересовалась: – Скажи, Уилл ты принимаешь лекарства?

Он ответил, что да, принимает, и не стал говорить, что Лили ушла. Не хватало еще, чтобы мать узрела связь между первым и вторым – лекарствами и Лили! Лучше не стоит.

Четыре дня тянулись, как тягучая ириска. Не нашлось ничего, что отвлекло бы его от мыслей о том, кем он был. В тот день, когда приехала мать, Уилл нервно расхаживал по комнате и легонько ударял себя по лбу. Когда же приблизился час ее приезда, он ждал у окна, как брошенный хозяином пес.

Вскоре дизайнер увидел, что на улицу въехал фургон. Увидел, как из кабины вылезла мать, чтобы, как обычно, помочь отчиму заехать на автостоянку.

Взмахами рук она показывала, куда ему ехать, а затем подошла к окну водительского сиденья и что-то сказала. Потом последовали еще несколько взмахов. В конце концов старина Алистер сумел-таки припарковать фургон, не задев при этом соседние машины.

Наблюдая за всем этим балетом, Уилл почувствовал, как в нем поднимает голову Это. Он попытался его подавить. Быстро заморгал, в два раза чаще обычного, и откуда-то изнутри, из некоего места, которое ему никак не удавалось обуздать, с клекотом вырвались слова.

– Сраный десант прибыл, – произнес он и прижал ладонь ко рту. Веки его продолжали плясать, как безумные. – Сраный ублюжий дождь с градом.

Он отступил от окна и попытался придушить эти мерзкие слова. Но они упрямо слетали с его губ, извергаясь наружу, как зловонная жижа из забитой канализации.

– Сука – тварь – ублюдок – хватит вые… ться!

Звякнул дверной звонок. Голдейкер подошел к домофону и открыл входную дверь, давая гостям возможность вызвать лифт. Затем с силой ударил себя, но не почувствовал боли.

– Сраная тачка веселых долбое… в Робин Гуда! – вырвалось у него.

Распахнув дверь, он быстро отошел в другой конец комнаты, а затем поднес запястье ко рту и впился в него зубами.

Послышались их голоса, нежный – матери и с хрипотцой – Алистера. Он услышал, как мать сказала:

– Все будет хорошо.

Через несколько секунд они вошли к нему в квартиру.

Каролина заговорила первой, озабоченная тем, что сын открыл им дверь подъезда, даже не спросив, кто это.

– Уилл, милый, – сказала мать, – ты не должен этого делать, не зная, кто пришел к тебе. Это может быть любой. Тем более что в этой части города…

Поняв, в каком он состоянии, она умолкла.

Его глаза заморгали в три раза чаще обычного. Он схватился за живот, пытаясь удержать рвущиеся наружу непристойности – те били, как хлыст, предназначенный исключительно ей:

– Сука – тварюга – падла – мокрощелка!

Женщина не стала на него обижаться.

Воскликнув «о, господи!», она бросилась к сыну через всю комнату и обняла. Уильям прижался к ней, но слова продолжали извергаться из него мерзкой блевотиной. Он отпрянул от матери и, шагнув к стене, начал биться о нее головой. Но отвратительные, гнусные слова продолжали слетать с его губ.

Он услышал, как она сказала:

– Дорогой, это всего лишь припадок. Это всего лишь слова. Ты не такой, как они, ты хороший. Но ты должен попытаться…

Художник рассмеялся безумным смехом.

– Е… ть во все дырки!

– Неплохая идея, – услышал он голос отчима.

– Не мешай мне, Алистер! – резко оборвала мужа Каролина. – Может, ты пока начнешь собирать его вещи? И даже отнесешь их в фургон?

– Да где же они, его вещи? – спросил отчим. – Уилл, дружище, ты так ничего и не собрал? Или ты забыл, что мы с твоей матерью приедем за тобой?

– Неужели ты не видишь, в каком он состоянии? – отозвалась его жена. – Придется… Или нет. Сейчас мы возьмем только кое-что из одежды, а Лили потом может прислать нам остальное. Я напишу ей записку. Кстати, почему ее здесь нет, Уилл? Где Лили?

– Лили – сука е… ная, поет трубадур.

Теперь Голдейкер едва ли не выкрикивал эти слова, и потому врезал кулаком по стене. Дизайнер почувствовал, как мать обняла его за плечи и попыталась отвести на середину комнаты, но он рывком высвободился и бросился в кухню. Там обязательно найдется нож, и тогда он сможет отрезать себе язык или хотя бы сделать себе больно. Он был уверен: только боль способна прекратить это мерзкое словоизвержение.

– Прекрати, Уильям! – крикнула у него за спиной Каролина. Она следом за ним прошла в кухню, и ее руки сомкнулись у него на груди. – Прошу тебя!

– Каро! – крикнул из гостиной Алистер. – Возможно, парень не хочет никуда ехать?

– А придется, – ответила женщина. – Ты посмотри, в каком он состоянии! Уилл, послушай меня. Хочешь, я позвоню в «Скорую помощь»? Чтобы тебя отвезли в больницу? Или еще куда-нибудь? Но ведь ты этого наверняка не хочешь, а значит, должен прямо сейчас успокоиться, взять себя в руки.

– Я могу позвонить Лили на мобильный, – предложил Алистер. – Могу попросить ее приехать. Если не ошибаюсь, ее салон рядом? Она сегодня работает?

– Не говори глупостей, – отмахнулась его супруга. – Сегодня воскресенье. Оглянись вокруг. Она ушла. Лили – проблема, а не решение. Ты только послушай, что он говорит. И сразу все поймешь.

– Но его слова не значат…

– Еще как значат!

Уилл вырвался из материнских объятий и схватился за голову.

– Вилки, ложки и ножи, с кем ты трахался, скажи. И вы двое тоже трахаетесь, как вонючие козлы, и я тоже так могу – трах – трах – трах, потому что ей так хочется, ведь даже Иисус и Мария, и те долбились по-черному, потому что… чем еще ему было заняться первые тридцать лет?

– Боже праведный! – ужаснулся Алистер.

– Довольно, Уильям, – Каролина развернула сына лицом к себе, и он понял, что теперь моргает в четыре раза чаще обычного, потому что почти не видел ее. – Немедленно прекрати, – строго сказала она. – Если ты этого не сделаешь, мне придется позвонить по телефону девять-девять-девять и тебя заберут бог знает куда. Разве ты этого хочешь? Где твои лекарства? Ты упаковал их вместе с вещами? Отвечай мне, Уильям. Немедленно!