Тони Парсонс - Загадка лондонского Мясника

По дороге домой, в Смитфилд, я понял, что самое безопасное для нее место – рядом со мной. Потому что я за нее убью, я за нее умру. Сделаю что угодно, ведь Скаут для меня – жизнь.

Был вечер пятницы, и нашу улицу заполонила толпа. Краснолицые, белозубые мужчины и женщины с бутылками и стаканами в руках шумели и смеялись. Они даже не думали посторониться и освободить дорогу человеку со спящим ребенком на руках и собакой, что бежала рядом на поводке.

Я пробивался сквозь них, ссутулив плечи и выставив локти, налегал всем весом. Пусть скажут, пусть сделают что-нибудь, откроют себя. Подадут мне знак, что пришли за мной, и время настало. В моих глазах была жажда крови, на лице – ярость, и они молча отступали.

Мясники только шли на ночную работу, когда я уложил Скаут. Стэн запрыгнул на постель и свернулся калачиком под ее теплым боком.

Я оставил их спать, а сам встал у окна, глядя, не идет ли к нам враг, зная, что чистое зло где-то там и мы скоро встретимся. На мясном рынке всю ночь горели огни, и темное небо блекло в их свете.

Две недели спустя ко мне приехала Энн. Моя бывшая жена.

Неожиданный визит.

Старыми ключами она открыла подъезд, но в квартиру войти не смогла – я сменил замки. Я услышал возню за дверью, посмотрел в глазок. Открыть получилось не сразу.

На пороге стояла она. Это был нокаут. Та самая женщина, только изменившаяся за время, что мы с ней провели врозь.

– Привет, Макс.

– Привет.

Она была без макияжа, если не считать мазка краски на губах. Свет из коридора упал на ее длинные каштановые волосы, и я заметил в них седую прядь. У нее были карие глаза и бледная кожа. При взгляде на Энн сразу становилось ясно, откуда у Скаут этот разбивающий сердце овал лица. Трудно вырвать женщину из сердца, если видишь ее в любимом ребенке.

Моя бывшая жена не взяла с собой новую жизнь, если не считать ребенка внутри, которого она успокаивала и ласкала, поглаживая живот.

Мы оба молчали, и это меня ужаснуло.

– Где твой сын? – спросил я.

– У няни, – ответила она.

Я прошел вслед за Энн в квартиру, зачарованно глядя на серебристую прядь в ее волосах. Не потому, что седина показывала ее возраст – ведь она когда-нибудь постареет, впервые подумал я, – а потому, что знал: однажды она утратит этот особый свет, в который я влюбился, когда мы были детьми. Свет уйдет, но это ничего не изменит. Я любил бы ее и без сияния молодости и, возможно, только тогда узнал бы истинную любовь. Но, конечно, теперь у меня не осталось шансов.

– Что за взгляд, Макс? Не надо, у меня мурашки по коже.

– Прости.

Из спальни вышли Скаут и Стэн. Мы все смотрели на гостью, будто она явилась с другой планеты, а не из богатого лондонского пригорода. Энн опустилась на колени и принялась осыпать дочку ласками. Когда мало видишься со своим ребенком, появляется одна проблема: ты не можешь вести себя естественно. Во мне кипело такое возмущение, что я чувствовал его привкус во рту.

Ты должна была любить Скаут, думал я. Любить ее больше всего на свете.

Стэн крутился вокруг моей бывшей жены, помахивая хвостиком. С надеждой обнюхал ее ноги. Энн встала, держась одной рукой за поясницу, а другой отмахиваясь. Ее милое стареющее лицо исказила брезгливая гримаса.

– Не люблю собак. Никогда не знаешь, где побывал их нос.

Я отнес щенка в спальню дочери, и он проводил меня печальным взглядом.

Когда я вернулся, Скаут показывала Энн детские боксерские перчатки, которые я купил. Сказать по правде, Скаут осталась к ним равнодушна. Она предпочитала рисовать, гулять со Стэном и разговаривать с куклами (дочка настаивала, что она не играет с ними – «просто разговаривает»). Но я видел, что Скаут чувствует какое-то безотчетное стремление показать матери что-нибудь новое. Ведь тогда та, быть может, останется.

Пока они болтали, я пошел на кухню. Я почти сварил кофе, когда на меня огромной волной вдруг нахлынуло горе. В глазах защипало, к горлу подкатил ком. Не было сил шевельнуться.

Потом все прошло.

Я вернулся в комнату с подносом, на котором стояли две чашки кофе и апельсиновый сок.

– Кофе я больше не пью, – сказала Энн.

Я растерялся. Раньше она его любила.

– Тогда принесу воды.

– Не сори из-за меня деньгами, – сказала она, и я рассмеялся.

Она всегда умела меня рассмешить.

– Хочешь посмотреть, как я рисую? – спросила Скаут.

– Конечно! – Энн погладила живот. – Конечно, милая!

Скаут убежала в свою комнату, а мы с Энн посмотрели друг на друга. Я видел, как ей трудно.

Мы обернулись на голос дочери. Щенок пытался сбежать из-под ареста.

– Нет, Стэн, – сказала ему Скаут и вошла в комнату, закрыв за собой дверь.

– Собака? – произнесла Энн. – Бокс?

Она говорила так, будто я держал притон для наркоманов.

Энн медленно прошлась по комнате, будто проверяя, не забыла ли тут что-нибудь важное, и вдруг наступила на игрушечную обезьянку. Та громко запищала.

– У тебя везде хлам. И разбрасывает его даже не Скаут.

Она была права. Стэн раскидывал свой собственный мусор. В этом возрасте собака – все равно что ребенок. По всей квартире валялись его игрушки – утка с пищалкой, шипастый резиновый мячик, медведь в нагруднике с британским флагом, кусочки погрызенных костей и растрепанной веревки.

– Это твоя собака? – спросила Энн с презрительным удивлением, которое было мне прекрасно знакомо. – Или тебя попросили за ней присмотреть?

– Собаки – замечательные существа, – ответил я.

Скаут принесла рисунки, а за ней прибежал Стэн и украдкой покосился на меня.

– Собакам все равно, красивый ты или нет, богатый или бедный, умный или не очень. Им не важно, какую машину ты водишь.

– Правильно, – кивнула Энн. – Потому что собаки глупы. Что это за странный запах?

– Взбитый омлет, – сказала Скаут и положила перед матерью стопку рисунков. – Папа сжег сковороду.

– Взбитый омлет? – переспросила Энн. – Такого не бывает!

– Нет, бывает, он очень вкусный, – не сдавалась дочь, и я чуть не прослезился от такой верности моим скромным кулинарным талантам. – Туда можно положить все, что хочешь. Ветчину и сыр и есть все это с соусом для барбекю.

Энн погладила ее по голове и рассмеялась:

– Милая, есть омлет – и есть взбитые яйца. Но взбитых омлетов не существует.

Скаут широко раскрыла глаза.

– Многие мужчины отлично готовят, – сказала она.

Энн с улыбкой покачала головой и посмотрела на верхний рисунок.

– Что это?

– Это нам в школе задали, – ответила Скаут и старательно прочла надпись. – Моя семья.

Энн ахнула:

– Но здесь только папочка, ты и собака. А где мамочка? Где твой братик? И Оливер?