Андрей Константинов - Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)

– Господи, опять они! Когда же это кончится? – страдальчески закатила глаза молоденькая официантка.

– У них сегодня последний концерт был, – шепнула ей товарка, что постарше. – Завтра, вернее уже сегодня утром, улетают.

– Слава богу!

– Ну, пошла вода в хату! Девчонки! Подь сюды! – зычно крикнул им немолодой, увешанный крестами и цацками самых причудливых форм и размеров казак. Его яйцевидный череп, единственный среди всех представителей казачьего рода-племени, был гол и массивен, что, по-видимому, являлось отличительным признаком старшего по званию. «Атаман» – сразу окрестила лысого Прилепина.

Молоденькая официантка, обреченно выдохнув, подхватила стопку меню и потащила ее в шумную компанию «лампасовцев». А ее напарница, успевшая за эти беспокойные дни неплохо изучить вкусы постояльцев, сразу двинулась в подсобку за водкой и шампанским.

– Ну всё, понеслась тришкина свадьба! – улыбнулась Нежданова.

– Какая свадьба?

– У нас на Ставрополье так шумные попойки называют.

– Так ты что, казачка?

– А что, непохоже?

– Просто мне показалось…

– Что?

– Да так, ничего.

Прилепина смущенно потупила глаза.

– Типа, у меня типаж на еврейский малость смахивает, да? – догадалась Юля.

– Вроде того, – честно призналась Ольга.

– А кто у нас главный казачий певец, ты разве не в курсе?

– Розенбаум?

– Он самый. И ничего. Мир, как видишь, не перевернулся.

– Ну и ну! Значит, ты у нас, ко всему прочему, еще и казачка?

– А то! – Юля гордо подбоченилась и выпятила и без того немаленькую грудь. – У нас на филологическом, между прочим, настоящий казачий хор был. Вон, навроде этого.

– Так это хор?

– А ты думала, это вооруженное казачье формирование? – презрительно фыркнула «еврейская казачка». – Брось, это всего-навсего заурядные ряженые. Вот и я примерно в такой вот фольклорной компашке некогда подвизалась. Солисткой была.

Нежданова задумалась, вспоминая. А затем, чуть склонив голову, прикрыла глаза и затянула:

Юля пела хорошо поставленным, чисто интонирующим голосом. Пела увлеченно, азартно. Так, что даже сама не заметила, как, начав вполголоса, под конец начала вытягивать уже в полную силу легких.

Шебутные казачки попритихли и сейчас смотрели в их сторону с немалым интересом и любопытством. Даже сидящие по соседству старички-иностранцы перестали призывно махать руками с требованием немедленно принести счет: настолько их очаровало экзотическое а-ля рюс.

Песня закончилась. И следом последним аккордом стал увесистый удар кулаком по столу:

– Любо, казаки?! – громыхнул «атаман», обведя взглядом свою дружину.

– Любо! – нестройно, но единодушно согласился хор.

– Правильно! Молодец, девка! Чарку ей поднесите!

Из-за стола поднялся казачок – симпатичный, атлетически сложенный блондин лет тридцати, с лихим чубом и прореженным, дырявым ртом специалиста по художественному свисту. Он подхватил бутылку шампанского и, пошатываясь, потащил его к столику девушек под одобрительные вопли и скабрезные напутствия ватажников.

– Вот, девчонки! Примите в знак благодарности и уважения от нашего стола и лично от нашего кошевого.

– Спасибо, Коля, – насмешливо сказала Нежданова, принимая подношение.

Казачок «навел фокус» и недоуменно охнул:

– Юлька, ты, что ли?! – Он подскочил к девушке и жилистыми ручищами сгреб ее в охапку. – Офигеть! Ю-у-улька!

– Э-эх, Колька-Колька! – проворчала Нежданова, высвобождаясь из пьяных, а потому весьма болезненных объятий. – Столько лет прошло, а пить ты так и не научился! Балалаечник без струн, балалаечник дристун.

– Кто не умеет пить? – оскорбился тот, которого назвали «Колькой». – Я не умею?!!

Трясущимися руками казачок откупорил, выстрелив аккурат в люстру, шампанское, принял позу «горниста» и, запрокинув голову, стал профессионально лакать французское пойло российского розлива.

– Ну хватит-хватит, а то мать захватит! – рассмеялась Нежданова, отбирая у него бутылку. – В конце концов, это мне атаман презентовал, а не тебе.

Казачок неприлично рыгнул и уставился на девицу-красавицу осоловевшими, косящими под влюбленные глазами:

– Ох, Юлька-Юлька! А ведь я был в тебя так влюблен! Так влюблен! Помнишь? И это – невзирая на нюамсы.

– На что?

– На то, что ты у нас жидовских кровей, – простодушно разъяснил «нюамс» Коля.

– А по сопатке не хошь?

– Не, нам по сопатке никак невозможно. Я ведь теперь практически лицо хора. А лицо, как нас еще в школе учили, терять нельзя.

– Морда ты, а не лицо. Причем пьяная.

– С последним тезисом категорически не согласен!.. Ю-ульк! А помнишь, как я на гастролях в Кущевской тебя во время выступления за задницу ущипнул? А ты тогда подумала, что это Мишка, и ка-ак врежешь ему по харе?

– Ну все, добрался как Маня до груш, – досадливо отмахнулась Нежданова. – Вот, знакомься, Ольга. Это мой земляк Коля Котин. Мы с ним в прошлой жизни в одном хоре выступали.

– Подруга твоя? – только теперь обратил внимание на Прилепину «земляк». – Как зовут?

– А меня не зовут. Я сама прихожу, когда захочу, – огрызнулась та.

– Красавица, захоти, а? Юльк, уговори ее, ладно?

– Всенепременно.

Лицо казачка засветилось от радости и предвкушения «большой, но чистой» любви:

– Девчонки, а вы в каком номере живете?

Нежданова с ходу озвучило первое пришедшее ей на ум число:

– В 82-м.

– Заметано. Сейчас мы с другом… Юлька, ох какой у меня дружок в хоре завелся! Твоей подруге понравится точно. Очень хороший собе… собсе… сбсдн-ик! Короче, мы с другом еще немножечко там посидим – старших уважим, а потом придем к вам… Пустишь?

– О чем разговор! Конечно!

– Ю-у-улька!!!

Казачок с обожанием посмотрел на подругу юности и пьяно заголосил. Да так, что стеклопакеты задрожали:

Колька направился к своим, продолжая выводить пьяные казачьи рулады:

– Щас, разбежался! – скривилась Нежданова. – За рученьки его взяла… Нет, Ольга, ну это ж надо – уехать из дому, к чертовой бабушке, за несколько тысяч километров, с юга на север, чтобы в итоге все равно наткнуться на своего ставропольского знакомого! Да еще и бухого вдрабадан!

Между тем казачий хор принял в свои ряды вернувшегося Николая и, дружно ухнув, затянул песню с самого начала: