Андрей Константинов - Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)

Гронский послушно взял газету и принялся по диагонали изучать разрекламированный главой текст. Пока газетчик вникал, Чугайнов исподволь наблюдал за тем, как тот сосредоточенно шевелит своими тонкими, почти девичьими губами, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что в облике журналиста есть нечто неприятно-педерастическое. Притом что именно такие вот красавчики отчего-то пользуются неизменным успехом у дамочек бальзаковского возраста. К числу последних принадлежала и его Анжела. Из ресторана «Карэ».

– Любопытно, – прокомментировал Гронский, откладывая газету. – Надо будет подумать: как это можно использовать?

– А хрена ли тут думать? Тут трясти надо!

– В каком смысле?

– Ну не в кривом же! Ты сам жаловался, что фактуры по студентам маловато. Так вот тебе фактура! Чуть ли не на территории базы местную девку – «спортсменку, комсомолку, просто красавицу» – изнасиловали и убили!

– Вообще-то от места, где ее нашли, до их базы километра полтора, если не больше, – скептически заметил газетчик.

– Блин, Гронский, я тебя сейчас сам лично изнасилую! – свирепея от журналистской непонятливости глава выбрался из-за стола и принялся нервно вышагивать по кабинету. – Какая на хрен разница?! «Полтора километра от базы!» А тебе, Гронский, такой термин литературный, как «гипербола» известен? Если нет, возьми в библиотеке словарь циклопедический, почитай на досуге! Тебе, как редактору муниципальной газеты, пользительно будет!

Выслушивая сию тираду, Константин Павлович сидел нахохлившись, в позе загнанного в угол. И такая поза вполне себе Чугайнова удовлетворила. Потому он немного успокоился, вернулся за свой стол и, вырвав из блокнота листок, черканул на нем размашистым начальственным почерком несколько цифр:

– Вот, это телефон свояка моего, – Сан Саныч протянул бумажку Гронскому. – Корякина Игоря Степановича. Знаешь такого?

– Из милиции, кажется?

– Когда кажется – креститься надо! «Из милиции»! Он, между прочим, замначальника нашего райотдела!.. Короче, позвонишь ему, скажешь: от меня. Он даст кое-какие подробности по этому делу. Ну и вообще, поговори с ним о росте преступности в летний период, профилактике правонарушений со стороны городской молодежи и так далее. Уразумел?

– Уразумел.

– Что ты уразумел? Давай записывай, если не в состоянии запомнить, – Гронский послушно достал блокнот. – В материале надо донести до читателя мэсседж о том, что некогда действительно учебная площадка превратилась в заурядную базу отдыха. С пьянками и дебошами. Что, дескать, никто не удивится, если выяснится, что и изнасилование местной девушки – дело рук подгулявшей питерской молодежи.

– Вы это серьезно? Да нас закроют в два счёта за такие ничем не обоснованные предположения!

– Тюфяк ты, Гронский! – досадливо поморщился глава. – Тебе не в журналистике, тебе бы счетоводом, в нарукавничках. В тихом месте, да с бабами предпенсионного возраста – вот это было бы для тебя самое то.

Здесь их взгляды неожиданно встретились, и Чугайнов невольно вздрогнул, отшатнувшись, – столько ненависти и чистой злобы читалось сейчас в карих глазах тюфяка-редактора.

– Ладно, иди и работай, – проворчал глава и уткнулся в монитор, сделав вид, что ему надо срочно поработать. – Когда у вас следующий выход?

– Седьмого числа.

– Вот и давай. Чтоб во вторник материал был! И чтоб на первой полосе!.. И учти, Гронский, на дворе времена стоят суровые, смутные: вашего брата, безработных редакторов-журналистов, ныне как грязи. Улавливаешь, на что намекаю? Вот и ладушки. Всё, свободен.

Константин Павлович, ссутулившись, молча удалился, и Чугайнов, тяжело выдохнув, полез в карман за платком. Чтобы убрать со своего ленинского лба мелкие капельки испарины. «Нет, но как посмотрел, подлец! У меня ажно мурашки по телу побежали!» – недовольно подумал глава и, подтянув к себе телефонный аппарат, принялся набирать домашний номер Анжелы….

Ленинградская обл.,

Киевское шоссе,

5 июля 2009 года,

воскресенье, 11:20

– …Теперь совсем близко. Километра два осталось, не больше, – пояснила Ольга. – Вон, за той синей остановкой надо свернуть налево.

– Раз надо, значит, повернем, – кивнул Мешок.

Через пару секунд они ушли с как всегда запруженного Киевского шоссе, свернув на вспомогательную грунтовку, уводящую в сосновый лес.

– Красотища-то какая! Сосны!

– Мне тоже нравится, когда в лесу одни сосны. Тихо, спокойно. Ходишь среди голых стволов, а ветра совсем нет – он где-то там, высоко, за зелёными шапками. А если приложить ухо к стволу сосны, то можно услышать, как она разговаривает. А ещё я очень люблю весной жевать сосновые свечечки.

– Зачем?

– Они такие ароматные! К тому же сосна – одно из древнейших на земле лекарственных растений.

– Из неё что? Типа таблетки делают?

– В Древнем Египте смола сосны входила в бальзамирующие составы. В Древних Греции и Риме её использовали при лечении простудных заболеваний. А на Руси было принято жевать смолу сосны для укрепления зубов и десен.

– Ну не знаю, – пожал плечами Мешок. – Я пока как-то не готов переходить на питание сосновыми свечками. И на самом деле, мне гораздо интереснее, как в этих местах с малиной? Знаете, Ольга, я с младых лет – фанатичный малиноман. Если не брать в расчет курево и алкоголь, конечно.

– А как насчет клубнички?

– На провокационные вопросы не отвечаю!

– Боюсь, по нынешнему жаркому лету для малины уже поздновато. Скоро черника должна поспеть.

– А мне всё едино. Главное, чтоб сладко. Слушайте, а может, плюнем на всё, да и завалимся в лес, а? Помните, в нашем детстве была такая песня: «Сладку ягоду рвали вместе»?

– «Горьку ягоду я одна», – подхватила Прилепина. – Помню. Вот только уже поздно. Заваливаться.

– Почему?

– Потому что лес кончился и мы приехали. Вот он, лагерь «Солнышко»…

Оставив Андрея загорать возле машины, Ольга направилась в сторону ворот, к домику вахты-проходной. Здесь она протянула старичку-охраннику паспорт и произнесла заветный пароль:

– Денис Прилепин, седьмой отряд.

– Прилепин… Прилепин… – бормотал старичок, водя желтым мозолистым пальцем по растрепанным спискам временных жильцов. – Так ведь уже приехали сегодня к Прилепину.

– Кто приехал? – недоуменно воззрилась на него Ольга.

– Вот: 10:20, Прилепин Владимир Ильич. Надо же, почти как Ленин. Что, родственник ваш?

– Почти как, – мрачно буркнула Прилепина, забирая паспорт. После чего сердито толкнула вертушку и прошла на территорию лагеря…

…Ольга сидела на перекошенно-подгнившей деревянной трибуне лагерного стадиончика и наблюдала за тем, как её бывший муж Володя носится по гравиевой дорожке, сопровождаемый ватагой ребятни, и тщетно пытается запустить под облака гигантских размеров воздушного змея. Последний отчаянно сопротивлялся и если в отдельные моменты и поднимался над землей, то не более чем на два-три метра. Однако стихийно подобравшаяся команда летчиков-испытателей не теряла оптимизма и продолжала наматывать круги за окончательно расшалившимся «папкой Дениса». Причем, судя по выражениям лиц, оба – и Прилепин-старший, и Прилепин-младший – были сейчас безумно счастливы. И от осознания сего факта Ольгу неприятно коробило. Хотя, казалось бы…