Луиз Пенни - Жестокие слова

Старший инспектор подозревал, что то же самое случилось и с Отшельником. Он спрятался в лесу вместе со своими сокровищами. Но был найден. Много лет назад. Он сам нашел себя. И стал использовать деньги для затыкания щелей в стене и как туалетную бумагу. Первые издания книг он использовал, чтобы получать знания и скрашивать одиночество. Он ел каждый день с бесценных блюд.

И в лесной глуши он обрел свободу и счастье. И мир.

Но чего-то ему все же не хватало. Или, точнее, что-то мешало ему. Он освободился от грузов житейских, но какой-то груз давил ему на плечи. Истина.

И тогда он решил поделиться ею с кем-нибудь. С Оливье. Но он не мог заставить себя пойти на это. Вместо этого он поведал правду в притчевой, аллегорической форме.

— Он заставил меня пообещать ему, что я никому об этом не скажу. — Оливье уронил голову.

— И вы никому ничего не говорили. Пока он был жив. Вы сдержали обещание. Но теперь должны рассказать.

Оливье молча взял фотографии и разложил их в определенном порядке, над двумя помедлил несколько секунд, один раз поменяв их местами. Наконец они все легли перед ним, рассказывая историю Отшельника.

И тогда Оливье заговорил, по мере рассказа трогая ту или иную фотографию. Мягкий, чуть ли не гипнотический голос Оливье заполнял пространство между ними, и перед мысленным взором Гамаша представал Отшельник, каким он был при жизни. Поздним вечером сидел в своей хижине. Единственный его посетитель напротив него рядом с камином, в котором потрескивают дрова, слушает его историю гордыни, наказания и любви. И предательства.

Гамаш видел, как жители деревни, счастливые в своем неведении, покидают свои дома. И юноша бежит впереди, торопит их. В рай, как думали они. Но юноша знал иное. Он похитил сокровище Горы.

Хуже того.

Он обманул доверие Горы.

Теперь каждая фигура, вырезанная Отшельником, обретала смысл. Мужчины и женщины, которые ждут на берегу, дойдя до края земли. И парнишка, который, дойдя до грани отчаяния, присел от страха.

И тут прибыл корабль, посланный богами, завидовавшими Горе.

Но за их спиной постоянно нависала тень. И угроза чего-то невидимого, но вполне реального. Ужасная армия, собранная Горой. Армия Ярости и Мести, грозящая катастрофой. Гнев питал эту армию. А за всем этим — сама Гора, которую невозможно остановить, которая не знает пощады.

Она найдет всех обитателей деревни. И мальчика найдет. И найдет похищенное сокровище.

Наступавшая армия сеяла смерть и голод, разорение и болезни. Она оставляла за собой пустыню. Хаос вел армию, и хаос воцарялся там, где она прошла.

Бовуар слушал рассказ. Его рука в кармане мяла последнее послание от Рут, он чувствовал, как бумага напиталась потом с его ладони. Посмотрел на фотографии резных скульптурок и увидел жителей деревни, пребывающих в счастливом неведении, увидел, как они медленно преображаются, чувствуя приближение чего-то. А потом уже не чувствуя — зная.

И он, Бовуар, разделял их ужас.

Наконец войны и голод добрались до берегов Нового Света. Долгие годы бушевала война вокруг их нового дома, не доходя до него. Но потом…

Они все посмотрели на фотографию последней скульптуры. На ней жители деревни плотно сгрудились. Изможденные, в драных одеяниях. Они в ужасе поднимали головы вверх и смотрели.

Смотрели на четырех мужчин за столом.

Оливье замолчал. История закончилась.

— Продолжайте, — прошептал Гамаш.

— Это конец.

— А мальчик? — спросил Габри. — Его больше не видно на скульптурах. Куда он делся?

— Скрылся в лесу, зная, что Гора найдет жителей деревни.

— Так он и их предал? Предал собственную семью? Друзей? — спросил Бовуар.

Оливье кивнул:

— Но было и еще кое-что.

— Что?

— Что-то было за Горой. Что-то гнало ее. Что-то вгоняло в ужас даже саму Гору.

— Страшнее Хаоса? Страшнее смерти? — спросил Габри.

— Страшнее всего на свете.

— И что же это было? — спросил Гамаш.

— Не знаю. Отшельник не успел рассказать конец — его убили. Но я думаю, он его вырезал.

— Что это значит? — спросил Бовуар.

— У него было что-то в полотняном мешке, но он мне эту вещь никогда не показывал. Правда, он видел, что я все время поглядываю на этот мешок. Я никак не мог удержаться. А он только посмеивался и говорил, что когда-нибудь покажет мне, что там.

— А когда вы нашли Отшельника убитым? — спросил Гамаш.

— Мешок исчез.

— Почему вы не сказали нам об этом раньше? — рявкнул Бовуар.

— Потому что тогда мне пришлось бы признаться во всем — и в том, что я его знал, что брал у него скульптурки и продавал их. Он таким образом обеспечивал мое возвращение — раздавал свои сокровища понемногу.

— Опытный наркоторговец, — сказал Габри без обиды, но и без удивления.

— Как Шехерезада.

Все посмотрели на Гамаша.

— Кто? — спросил Габри.

— Это симфоническая сюита Римского-Корсакова. По «Тысяче и одной ночи».

Трое недоуменно смотрели на него.

— Восточный царь на ночь брал себе в спальню девушку, а наутро убивал ее, — пояснил старший инспектор. — И вот он взял Шехерезаду. Она знала, что ее ждет, а потому заранее составила план.

— Убить царя? — спросил Габри.

— Лучше. Каждую ночь она рассказывала ему сказку, но оставляла ее незаконченной. И он оставлял ее живой, потому что хотел услышать конец.

— Может быть, Отшельник делал это, чтобы сохранить свою жизнь? — недоуменно спросил Бовуар.

— В некотором роде — да, — ответил Гамаш. — Ему, как и Горе, требовался собеседник, и, возможно, он достаточно хорошо изучил Оливье и понимал, что кормить его обещаниями — это единственный способ заставить его приходить снова и снова.

— Это несправедливо. Вы выставляете меня шлюхой. Я не только брал его вещи. Я помогал ему в огороде, приносил еду. Он немало получил от меня.

— Да, получил. Но и вы тоже получили немало. — Гамаш сплел пальцы своих больших рук и посмотрел на Оливье. — Кем был убитый?

— Он взял с меня слово хранить тайну.

— Тайны для вас важны. Это я понимаю. Вы были добрым другом Отшельника. Но теперь вы должны сказать нам, кто он был.

— Он приехал из Чехословакии, — сказал наконец Оливье. — Звали его Якоб. Фамилии своей он не называл. Он приехал сюда с падением Берлинской стены. Я думаю, мы не понимали, какой там царил хаос. Я помню, что думал о том, как, наверное, радуются эти люди, которые наконец-то обрели свободу. Но он говорил о других вещах. Все государственные институты были разрушены. Наступило беззаконие. Ничто не работало — ни телефоны, ни железные дороги. Самолеты перестали летать. Он говорил, что это было ужасно. Но и время для побега — идеальное. Для того, чтобы выбраться оттуда.

— Все, что было у него в этой хижине, он привез с собой?