Луиз Пенни - Жестокие слова

— Чем могу помочь?

Сердце бешено колотилось в его груди, руки были холодны и онемели. Он больше не чувствовал конечностей, и перед глазами мелькали мушки. Дышал он с трудом, голова у него кружилась.

— Расскажите нам о человеке, который жил в хижине, — обыденным тоном проговорил старший инспектор. — Я имею в виду убитого.

Он сложил руки на груди, устраиваясь на стуле. Ни дать ни взять собеседник за обедом, который хочет выслушать вашу историю.

Оливье понимал, что выхода нет. Он знал об этом с того самого момента, как увидел Отшельника на полу бистро. Он видел, как сходит на него лавина, все набирая и набирая скорость. Убежать Оливье не мог. Не мог уйти от неизбежного.

— Он был одним из первых моих клиентов, когда мы с Габри переехали в Три Сосны.

Слова, которые он держал в себе так долго, прозвучали. Гнилые слова. Оливье удивился, что из его рта не пахнуло тлением.

Гамаш чуть кивнул, словно помогая Оливье.

— У нас тогда был магазин антиквариата. Я еще не превратил его в бистро. Мы арендовали помещение наверху и жили там. Это было ужасно. Все набито старьем, всюду грязь. Кто-то залепил штукатуркой все, что было изначально. Но мы работали не покладая рук, чтобы вернуть помещению первоначальный вид. Мы провели здесь всего несколько недель, когда он пришел. Он был не тот человек, которого вы видели на полу. Тогда еще нет. Ведь это произошло много лет назад.

Перед глазами Оливье снова возникло прошлое. Габри был наверху — очищал балки и штукатурку, обнажая великолепные кирпичные стены. Каждая находка поражала больше предыдущей. Но ничто не могло по силе воздействия превзойти того радостного ощущения, что они обрели дом. Место, где они могли наконец обосноваться. Поначалу они так были заняты обустройством, что на деревню особо и не обращали внимания. Но деревня медленно — неделя за неделей, месяц за месяцем — открывалась перед ними.

— Я все еще организовывал бизнес, и вещей у меня было мало — так, пустяки, собранные за многие годы. Я всегда мечтал открыть магазин антиквариата, с самого детства. И тут подвернулась такая возможность.

— Она не просто подвернулась, — тихо сказал Гамаш. — Вы ее создали своими руками.

Оливье вздохнул. Он должен был догадаться, что Гамаш все раскопает.

— Перед этим я оставил работу в городе. Вы, вероятно, уже знаете, что работал я весьма успешно.

Гамаш снова кивнул.

Оливье улыбнулся, вспоминая эти бурные денечки. Шелковые костюмы, фитнес-клубы, посещение салона «Мерседес», где он воздерживался от покупки лишь потому, что его останавливало отсутствие нужного цвета машины, а не подлежащая уплате сумма.

И еще он вспоминал о том, как перешагнул черту.

Это было унизительно. Он тогда пребывал в такой депрессии, что боялся, как бы не наложить на себя руки. Поэтому он искал помощи. И вот в приемной психотерапевта он познакомился с Габри. С большим, разговорчивым, тщеславным и полным жизненных сил Габри.

Поначалу Оливье испытывал к нему отвращение. Все в Габри отталкивало его. Оливье думал о себе и своих друзьях как о геях. Сдержанных, элегантных, циничных.

Габри был всего лишь гомиком. Самым обычным. И толстым. Ни о какой сдержанности применительно к нему говорить не приходилось.

Но не было в нем и ничего низкого. И со временем Оливье научился ценить его доброту.

Он влюбился в Габри. Самозабвенно, безоглядно, забыв обо всем на свете.

Габри согласился оставить работу в христианском молодежном центре в Вестмаунте и уехать из города. Куда — не имело значения. Они сели в машину и поехали на юг. И вот на подъеме дороги они остановили машину, вынужденные признать, что заблудились. Хотя, поскольку они не знали, куда едут, заблудиться было трудно — так радостно сказал Габри, повернувшись к Оливье, который на водительском сиденье возился с картой дорог Квебека. Наконец он понял, что Габри стоит снаружи и постукивает по стеклу его окна. Он опустил стекло, и Габри поманил его рукой.

Оливье раздраженно сунул карты на заднее сиденье и вышел из машины. «Что?» — недовольно спросил он у Габри, который смотрел куда-то вперед. Оливье посмотрел в ту же сторону. И увидел дом.

Он сразу же все понял.

Это место описывалось во всех сказках, прочитанных им в детстве под одеялом, когда его отец думал, что сын читает о морских сражениях. Или обнаженных девицах. А он вместо этого читал о деревнях, домиках и садах. И о дымке́ из труб, и о каменных стенах, которые старше любого местного жителя.

Он забыл обо всем этом и вспомнил лишь теперь. И тут же вспомнил еще одну свою детскую мечту. Владеть магазином антиквариата. Скромным маленьким магазином, где он сможет размещать свои находки.

«Пойдем, ma belle?» Габри взял Оливье за руку, и, оставив машину, они пошли по грунтовой дороге в Три Сосны.

— Сначала, когда появился Отшельник, я был недоволен…

— Отшельник? — переспросил Гамаш.

— Так я его называл.

— Разве вы не знали его имени?

— Он мне никогда его не называл, а я никогда не спрашивал.

Гамаш перехватил взгляд Бовуара. Инспектор смотрел на Оливье разочарованными и недоверчивыми глазами.

— Продолжайте, — сказал Гамаш.

— Волосы у него были длинноваты, и вид слегка потрепанный. В общем, на покупателя не похож. Но посетителей не было, и я поговорил с ним. Он вернулся неделю спустя, а потом приходил приблизительно раз в неделю в течение нескольких месяцев. Наконец он отвел меня в сторонку и сказал: у него есть кое-что на продажу. Это меня разочаровало. Я относился к нему по-доброму, а он просит купить у него какое-то старье. Я разозлился. Чуть было не попросил его убраться, но он уже успел достать вещь, которую хотел продать.

Оливье вспоминал, опустив взгляд. Они находились в глубине торгового зала, где было слабое освещение, к тому же вещь в его руках не сверкала, не блестела. Напротив, она казалась довольно тусклой. Оливье потянулся было к ней, но Отшельник отдернул руку. И тут на вещицу упал луч света.

Это был миниатюрный портрет. Они подошли к окну, и Оливье смог хорошо разглядеть, что предлагает ему Отшельник.

Миниатюра была помещена в потускневшую старую рамку и, вероятно, написана одним конским волосом, настолько хорошо были видны детали. На ней был изображен человек в профиль, в припудренном парике и неряшливой одежде.

От одного воспоминания об этом у Оливье чаще забилось сердце.

«И сколько вы хотите?»

«Может быть, немного еды?» — сказал Отшельник, и сделка была заключена.

Оливье посмотрел на Гамаша, который пристально смотрел на него своими карими глазами.

— Так оно все и началось. Я согласился взять миниатюру в обмен на всевозможную бакалею.

— И сколько стоила эта вещь?

— Не много. — Оливье припомнил, как он осторожно извлек миниатюру из рамки, увидел старинные буквы на заднике. Это был какой-то польский граф. И дата стояла: 1745. — Я продал ее за несколько долларов.