Кэти Райх - Смертельный выбор

Не так давно я участвовала в расследовании жестокого убийства братьев-близнецов. Это дело оказалось одним из самых трудных за все годы моей практики в качестве судебного антрополога. И мне совсем не хотелось снова испытать подобные переживания.

То преступление нам удалось раскрыть. И я почувствовала удовлетворение, словно сделала что-то по-настоящему хорошее, когда фанатика, на руках которого была кровь мальчиков, удалось посадить в тюрьму, чтобы он больше уже не мог творить злодеяний.

Я отогнула крышку и ложкой стала медленно помешивать йогурт.

Образы погибших детей не выходили из головы. Я отчетливо помнила, что чувствовала в тот день в морге, как мысли то и дело возвращались к собственной дочери.

Боже милосердный, почему ты допускаешь существование подобного безумия? И почему те люди, чьи изуродованные тела сейчас лежат внизу, в покойницкой, должны были погибнуть из-за начавшейся между байкерами войны?

«Не впадай в уныние, Бреннан. Лучше разозлись. Рассердись так сильно, как только можешь. А затем призови на помощь свои знания, чтобы помочь прижать этих выродков».

– На том и порешим, – громко сказала я сама себе.

И, проглотив йогурт, решительно направилась вниз.

В помещении перед небольшим кабинетом для вскрытия находился один Шарбонно. Он листал страницы скрепленного пружиной блокнота. Его крупное тело с трудом вмещалось в виниловое кресло по другую сторону стола. Клоделя нигде не было видно.

– Как ее зовут? – спросила я.

– Эмили-Энн Туссен. Она шла на урок танцев.

– Где именно это произошло?

– В Вердене.

Он указал головой на соседнюю комнату:

– Ламанш уже приступил.

Я прошла мимо детектива в кабинет для вскрытия.

Фотограф щелкал камерой, пока патологоанатом вел записи и делал поляроидом резервные копии.

Я наблюдала за тем, как Ламанш, крепко держа камеру, поднимает и опускает ее над телом. Как объектив то приближается, то отдаляется в поисках лучшего ракурса для небольшой расплывшейся капли над одним из пулевых отверстий во лбу девочки. Ламанш нажал на спуск затвора, и из аппарата выскользнул белый прямоугольник. Ламанш вынул его и добавил к остальным, сложенным на столе.

На теле Эмили-Энн присутствовало множество следов, свидетельствующих о яростных попытках спасти ей жизнь. Хотя голова девочки была наполовину забинтована, можно было разглядеть прозрачную трубку, выходящую из черепа и другим концом подсоединенную к монитору, на котором отражалось внутричерепное давление. Эндотрахеальная трубка спускалась по горлу к трахее и пищеводу, чтобы насытить кислородом легкие и воспрепятствовать выходу наружу содержимого желудка. В подключичных, паховых и бедренных сосудах девочки остались катетеры для внутривенного вливания. Круглые белые кусочки пластыря на коже, которыми присоединяли электроды во время электрокардиограммы, все еще оставались на ее груди.

Такое неистовое вмешательство, почти штурм. Я на мгновение закрыла глаза, и обжигающие слезы скатились по щекам.

Я заставила себя снова взглянуть на маленькое тельце. На Эмили-Энн не было ничего, только пластмассовый больничный браслет. Рядом бесформенной кипой лежали свернутая в узел одежда, розовый рюкзак и пара высоких красных кед.

Вокруг слепящий флуоресцентный свет. Сверкающая сталь и кафель. Холодный блеск стерильных хирургических инструментов. Маленькой девочке здесь не место.

Я отвела взгляд от тела и наткнулась на печальные глаза Ламанша. Я знала, о чем он сейчас думает, хотя ни один из нас и словом не обмолвился. Еще один ребенок. Еще одно вскрытие в той же самой комнате. Все повторяется.

Загнав разгоревшуюся ярость в дальний угол души, я сухо изложила, как обстоят дела с моими собственными изысканиями. Я занималась телами двух байкеров, разбившихся из-за собственной глупости, и поинтересовалась, когда можно будет ознакомиться с медицинскими отчетами. Ламанш сообщил, что материалы уже запрошены и должны прийти в понедельник.

Я поблагодарила его и вернулась к собственной тягостной работе. Разбирая ткани, вспомнила состоявшийся накануне разговор с Ламаншем, и мне нестерпимо захотелось снова оказаться в глухих лесах Виргинии. Неужели Ламанш только вчера мне туда звонил? В это время Эмили-Энн еще была жива.

Как сильно может измениться мир всего лишь за какие-то двадцать четыре часа!

За день до всех этих событий я находилась в Квонтико, куда меня пригласили провести семинар по восстановлению останков в Академии ФБР. Группа техников по восстановлению улик как раз извлекла из земли скелет и наносила на бумагу его строение, когда я заметила пробирающегося через заросли в нашу сторону специального агента. Он доложил, что доктору Ламаншу необходимо срочно со мной переговорить. Предчувствуя неладное, я оставила группу выполнять задание, а сама поспешила через лес к своей машине.

Пробираясь к дороге, я думала о Ламанше и причинах его звонка. Я начала сотрудничать с судебно-медицинской лабораторией в начале девяностых, сразу как приехала в Монреаль по преподавательскому обмену между Университетом Макгилла и моим родным университетом в Шарлотте. Узнав, что я получила сертификат Американского совета по судебной антропологии, Ламанш решил, что стоит пригласить меня к себе.

В провинции Квебек существует централизованная коронерская система, включающая в себя множество усовершенствованных аналитических и судебно-медицинских лабораторий, но нет ни одного судебного антрополога, сертифицированного советом. Тогда я уже работала консультантом в департаменте главного медицинского эксперта штата Северная Каролина, и Ламанш пригласил меня в «Лаборатуар де медисин легаль» – судебно-медицинскую лабораторию Монреаля. Министерство финансировало создание антропологической лаборатории, а я записалась на углубленные курсы французского языка. И вот уже больше десяти лет ко мне поступают для анализа и идентификации трупы жителей провинции Квебек, превратившиеся в скелеты, раздробленные, мумифицированные, сгоревшие или искалеченные. Там, где обычное вскрытие бесполезно, обращаются ко мне, и я по мере возможности извлекаю информацию из костей.

Нечасто Ламанш оставлял для меня сообщение с грифом «Срочно». Но если такое случалось, тогда ничего хорошего ждать не приходилось.

За считаные минуты мне удалось добраться до фургона, припаркованного на обочине посыпанной гравием дороги. Я тряхнула головой и провела рукой по распущенным волосам.

Хорошо хоть клещей здесь нет.

Снова закрепив заколку, я достала с заднего сиденья ранец и вытащила сотовый телефон. На небольшом экране высветилось сообщение о том, что пропущено три вызова. Я проверила номера. Все три – из лаборатории.