Кэти Райх - Могильные секреты

— Я мертва. Они и меня убили.

Слова пожилой женщины пронзили мое сердце.

— Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот день.

Мария говорила настолько тихо, что мне приходилось напрягаться, чтобы понять ее испанский.

— Я поцеловала малышей и ушла на рынок. — Глаза опущены, невыразительный голос. — Я не знала, что больше их не увижу…

Она переходила от какчикела [1] Какчикели — один из коренных народов западно-центрального нагорья Гватемалы. Относятся к народам майя. На какчикельском языке в настоящее время говорят около 400 тыс. человек. Небольшое количество какчикелей проживает в Мексике. к испанскому, полностью изменяя лингвистические конструкции, от вопроса к ответу. Перевод не помогал притупить весь ужас этого рассказа.

— Когда вы вернулись домой, сеньора Ч'и'п?

— Поздно. Надо было продать бобы.

— Дом уже горел?

— Да.

— Семья была внутри?

Она просто кивнула.

Я посмотрела на этих людей. Старая женщина майя, ее сын средних лет, молодой антрополог Мария Пэйз вспоминали ужасные вещи. В моей душе гнев и горе вызывали настоящую бурю.

— Что вы сделали?

— Мы их похоронили. Быстро, до возвращения солдат.

Я более внимательно посмотрела на старую женщину. Ее лицо было сморщенное и напоминало коричневый вельвет. Руки огрубели, а в косе было больше седых, чем черных волос. Голову прикрывал яркий платок, рисунок которого из красных, розовых, желтых и синих нитей на самом деле старше самих гор. Один край платка хлопал на ветру.

Женщина не улыбалась, не хмурилась, и к всеобщему облегчению, ни на кого не смотрела. Я понимала, что если она взглянет на меня хотя бы мельком, то боль которую она испытывает, передастся мне и будет просто невыносимой. Может она это тоже понимала, поэтому избегала смотреть нам в глаза.

А может это было недоверие. Возможно, вещи которые она видела, понуждали ее не быть откровенной с незнакомыми людьми.

Чувствуя головокружение, я перевернула ведро и села на него, осмотрелась.

Мы находились на высоте шесть тысяч футов на западном высокогорье Гватемалы, на дне крутого ущелья. Деревня называлась Чупан-Йа и находилась посередине гор, в ста двадцати пяти километрах к северо-западу от Гватемала-Сити.

Вокруг, словно пышная зеленая река, растекался лес с островками полей и садов. Тут и там ряды искусственных террас спускались вниз по холмам как гигантские зеленые водопады. За самые высокие пики зацепился туман, размывая контуры гор как на картинах Моне.

Я редко выдела такую красоту. Грейт-Смоуки-Маунтин. Гатино, Квебек под светом северного сияния. Рифовые острова у побережья Каролины. Вулкан Халеакала на заходе солнца. Окружающая прелесть сейчас делала мою работу еще труднее.

Моя работа судебного антрополога предполагает раскопки и изучение мертвых. Я идентифицирую сожженные, мумифицированные, разложенные останки и просто скелеты, которые в противном случае просто остались бы безымянными захоронениями. Иногда идентификация может быть только родовой — белая женщина, двадцати лет. Иногда я могу подтвердить личность, а в других случаях я могу узнать даже как человек умер, или чем труп был искалечен.

Я привыкла к последствиям смерти. Я знаю как она пахнет, выглядит и что значит. Я научилась абстрагироваться от эмоций, чтобы работать по своей специальности.

Но эта старая женщина прорвала все мои барьеры.

Меня окатила очередная волна головокружения. Это высота, сказала я себе, наклонив голову пониже и вдыхая глубже.

Хотя мои основные места работы Северная Каролина и Квебек, где я служу судебным антропологом в обеих юрисдикциях, я добровольно согласилась приехать на месяц в Гватемалу в качестве временного консультанта Фонда Криминалистической Антропологии в Гватемале. Фонд работал над поиском и идентификацией останков пропавших в 1962–1996 годах, во время одного из самых кровавых конфликтов в латиноамериканской истории.

За неделю пребывания здесь я уже узнала многое. Цифры без вести пропавших колебались от ста до двухсот тысяч человек. Большая часть резни была выполнена гватемальской армией и военизированными организациями. Большинство из убитых — крестьяне, многие из которых — женщины и дети.

Как правило, жертв расстреливали или резали мачете. Не всем деревням так повезло как Чупан-Йа. Здесь у них было время спрятать своих мертвых. Но чаще, тела хоронили в безымянных братских могилах, топили в реках или оставляли останки под руинами домов. Семьям никто не давал никаких объяснений, никто не вел никаких списков пропавших, и вообще не было никаких записей. Комиссия ООН по историческим расследованиям назвала эту резню «геноцидом майя».

Родственники и соседи называли своих пропавших «десаперасидос» [2] desaparecidos — пропавшие (исп.). . Фонд пытался их, или вернее, их останки найти. Вот я и приехала оказать помощь в поисках.

В Чупан-Йа солдаты и гражданские патрульные вошли августовским утром 1982. Испугавшись, что их обвинят в сотрудничестве с партизанами, все мужчины деревни сбежали. Женщин и детей согнали в сараи. Доверяя военным, а скорее всего, просто испугавшись, женщины подчинились. И когда всех женщин собрали, их насиловали в течение многих часов, а затем убили вместе с детьми. Каждый дом в деревне был сожжен дотла.

Выжившие рассказывали о пяти массовых захоронениях. Двадцать три женщины и несколько детей, по словам сеньоры Ч'и'п, лежали на дне колодца.

Женщина продолжала свой рассказ. За ее спиной я видела конструкцию, что мы возвели над колодцем, чтобы сохранить от дождя и солнца наши раскопки. На металлических прутах висели чехлы от камер, рюкзаки, остальное накрыто непромокаемым брезентом. Коробки, ведра, совки, кирки, щетки, и контейнеры лежат, там же где мы оставили их рано утром.

Границы раскопок были огорожены веревками. Внутри ограждения без дела сидели три представителя Фонда, а за веревками каждый день собирались местные жители и молча наблюдали за работами.

Тут же находились полицейские, которым было приказано прикрыть раскопки.

Мы уже почти нашли доказательства, когда нас остановили.

В почве уже проявлялся прах и пепел. Цвет сменился с красного на могильно черный. Мы нашли пучок детских волос, фрагменты одежды, малюсенький кроссовок.

Боже мой! Неужели действительно родные этой старой женщины лежат тут, всего в нескольких дюймах ниже слоя на котором мы остановились?

Пять дочерей и девять внуков. Расстреляны, разрублены и сожжены в их доме вместе с соседними женщинами и детьми. Как человек может вынести такую потерю? Что жизнь может предложить ей кроме бесконечной боли?