Галина Романова - Счастье с третьей попытки

– Завтра, Вадик… – с печалью выдохнул Усов и попятился, намереваясь закрыть дверь. – Все завтра…

– Прошу прощения, Иван Сергеевич… – Он с силой налег на дверь, понимая, что действия его противозаконны, неэтичны, но продолжил напирать. – Я все же войду.

– Хрен с тобой, Вадик, – вдруг сдался Усов и, повернувшись к нему спиной, неуверенной походкой двинулся в кухню.

Харламов прикрыл входную дверь, огляделся. Он не часто бывал здесь, но хорошо помнил, как красиво и чисто всегда было в квартире Ларисы. В любое время дня и ночи заскочи, не найдешь беспорядка. А теперь…

Обувь в прихожей валяется как попало. И Ларисина обувь, и Ивана Сергеевича. Ботинки, туфли, сапоги, домашние тапочки, все в куче. Ковровая дорожка от входной двери до двери в гостиную скомкана, затоптана. Чьи-то сумки, пакеты, зонты. Груда каких-то курток в углу.

– Иди сюда, раз пришел! – громко позвал его из кухни Усов.

Вадик зашел. Со вздохом огляделся. В кухне было еще хуже. В раковине грязная посуда. Почему? Есть же посудомоечная машина! Батарея пустых бутылок вдоль стены. Рабочий стол завален кусками колбасы, хлеба, растрепанными пучками зелени. На обеденном столе тот же хаос. Чистым был лишь крохотный уголок напротив того места, где сидел сейчас Усов. И на этом расчищенном пятачке стояла фотография улыбающейся Ларисы, перетянутая наискосок черной ленточкой. Перед фотографией стакан с водкой, накрытый кусочком хлеба.

Усов налил себе, достал откуда-то с подоконника пустой стакан, дунул в него, налил, протянул Вадику.

– Пей, – приказал он жестким голосом, глянул недобро и странно трезво на непрошеного гостя. – На похоронах не был. На поминках не был. Сейчас пей! Помяни!

Вадик достал из-под стола табуретку на бронзовых витых ножках, сел. Взял из рук Усова стакан. Поискал, чем бы можно было закусить. Нашел в ворохе бумажных свертков и целлофановых пакетов кусок сыра.

– Пусть земля ей будет пухом! – проговорил Усов, с обидой глядя на портрет Ларисы, выпил, не закусывая, строго потребовал: – Пей!

Вадик нехотя выпил. Он знал, что охмелеет. Он рано поднялся сегодня, отмахал на машине почти шестьсот километров, не ел ничего. Он запьянеет. А ему нельзя! Он тут по важному делу.

Он выпил. Закусил сыром, порылся в пакетах, нашел копченое куриное мясо, схватил большой кусок, начал рвать его зубами, жадно пережевывая.

– Чё хотел? – нарушил тягостную тишину Усов и снова налил оба стакана.

– Вопросы есть, – с набитым ртом проговорил Вадик, понимая, что еще один стакан его просто свалит с ног. У него от первого в мозгах хмельной вихрь поднялся.

– Слушаю.

– В день убийства вы улетали из города, так?

Он проглотил наконец этот копченый кусок мяса, схватил со стола бутылку минералки, плеснул себе в стакан, жадно выпил.

– Так. Я говорил. Вы проверяли, – вяло пожал плечами Усов, не опуская головы и рассматривая Вадика, будто видел впервые и вообще не понимал, что он тут делает – в его кухне.

– Когда прилетели вы проводили совещание, так?

– Так.

– После совещания вы отправили всех сотрудников с поручениями. Было такое, Иван Сергеевич?

– Наверное, раз ты так говоришь, – хмыкнул Усов.

– Это не я так говорю, это так говорят сотрудники вашего филиала, – уточнил Харламов, прислушиваясь к странному шуму в ушах.

Не надо было пить, черт. Нужно закусывать. Он снова принялся рыться в пакетах с едой, что-то находил, отправлял в рот кусочки.

– Сотрудники? Ну… Раз говорят, так и было, – легко согласился Усов. Поднял свой стакан. – Будешь?

– Нет, я пас. Простите… – Вадик беспомощно осмотрел загаженную кухню. – А можно я кофе сварю?

– Дерзай, – мотнул головой Усов и снова выпил.

Вадик встал, полазил по шкафам, нашел кофе, сахар, турку. Засыпал, залил, поставил на огонь.

– Вы никуда в тот день после совещания не отлучались? – спросил он, стоя спиной к Усову.

– Нет, – слишком быстро ответил вдовец. И тут же хмыкнул. – А что говорят сотрудники на этот счет, Вадим Андреевич?

– Говорят, что все время вы были в офисе, – кивнул Вадик, помешивая чайной ложечкой в турке.

– Ну вот, видите! Сотрудники говорят…

– Но знать об этом никто не мог наверняка, Иван Сергеевич. Все же были в разъездах, – робко возразил Вадик.

Честно? Ему было стыдно говорить Усову об этом. Мужик был не просто убит горем. Он был сломлен. Это было очевидно. Но…

Но как любила повторять всегда Лариса – близкое окружение всегда возглавляет список подозреваемых. Он должен все проверить.

– А охрана, капитан? На вахте на первом этаже охрана, капитан, – отозвался Усов после непродолжительной паузы.

Вадик обернулся и обнаружил, что пауза возникла не из-за его напряженных размышлений. Просто Усов в очередной раз выпил.

– Но мы же с вами знаем, Иван Сергеевич, что из офиса можно выйти незамеченным. Минуя охрану. – Вадик взял чашку из сушки, налил себе кофе и сел к столу. – Мы же с вами знаем это, Иван Сергеевич?

– Хм-м… – Усов прищурился на Вадика, может, он у него двоился в глазах, кто знает. – А ты молодец, капитан! Твои до этого не додумались. Можно, Вадик. Конечно, можно выйти из офиса через запасной выход, минуя охрану. Но… Но зачем мне?!

И тут, словно бес какой в него вселился или глоток кофе наложился на водочный градус, Харламова понесло!

– А затем, допустим, чтобы выехать в райцентр, взять там машину, доехать на ней до нашего города, подкараулить Ларису возле дома важного свидетеля и… и убить ее.

Усов смотрел на Вадика, почти не моргая. То ли ошарашен был. То ли уже моргать не мог из-за беспробудного двухнедельного пьянства. Потом из его груди вырвался странный выдох, он перевел взгляд на Ларисин портрет и плаксивым голосом пожаловался:

– Вишь, что твой ученик творит, Ларочка! А я давно тебе говорил, гони его к чертовой матери. Дурак он! Только дурак мог до такого додуматься, малышка моя! Только дурак!

Мясистые плечи Усова задрожали, губы судорожно задергались, он заплакал.

– Как тебе такое в голову только пришло, засранец? – всхлипывал он без конца, размазывая по лицу слезы. – Зачем же мне… Зачем мне мою красавицу убивать?! И грабить! Глупый пацан, засранец! Уходи отсюда! Пока я… Пока я тебя с балкона не выкинул… Я! Ларису! Зачем? Вот скажи мне, зачем мне ее убивать?

Вадику было худо. Душу разрывало на клочки от жалости к этому опустившемуся за неделю мужику, от стыда перед его погибшей женой, которая посматривала сейчас с портрета, как казалось Вадику, с укоризной. И желудок заболел от водки, кофе и еды, неизвестно сколько пролежавшей на этом захламленном столе.

– Зачем? – простонал Усов.

– Я не знаю, – угрюмо отозвался Вадик. – Возможно, она что-то сказала вам, когда позвонила во время совещания. Вы, по словам секретарши, так разволновались.