Луиз Пенни - Каменный убийца

– Правда? И что же это за предмет?

– Вчера я попросил мою команду собрать биографические данные обо всех подозреваемых…

– Очень мудро.

– Merci. Они обнаружили, что вы – точно тот, за кого себя выдаете. Скромная семья из Нотр-Дам-де-Грас в Монреале. Бухгалтер. После войны работали в разных местах, но работу трудно было найти – освободилось сразу столько человек. Ваш старый приятель Чарльз взял вас к себе, и вы там и остались. Были очень ему преданы.

– Это была хорошая работа у хорошего друга.

– Но вы сказали мне, что никогда не были в плену.

– Я и не был.

– Были, месье. По архивным данным, во время японского вторжения в Бирму вы были там. И попали в плен.

Он говорил с человеком, оставшимся в живых после Бирманской кампании, жестокого сражения и варварского, нечеловеческого плена. Не выжил почти никто. А этот человек был из тех, кому повезло. Он дожил почти до девяноста лет, словно взял эти годы у тех, кто остался в бирманской земле. Он женился, у него приемные дети, и он может спокойно стоять на пристани этим летним утром и обсуждать подробности убийства.

– Очень тепло, старший инспектор. Занятно, понимаете ли вы, насколько тепло. Но вам еще придется восполнить кое-какие пробелы.

С этими словами Берт Финни развернулся и пошел по траве, медленно направляясь туда, куда собирался.

Арман Гамаш смотрел ему вслед, все еще ощущая прикосновение высохших старческих пальцев к его руке. Потом он закрыл глаза и поднял лицо к небу, его правая рука оставалась чуть приподнятой навстречу руке Финни.

– «Я вырвался из мрачных уз земли», – прошептал он озеру.

Гамаш съел легкий завтрак из мюслей домашнего приготовления, поглядывая на Бовуара, который проглотил чуть ли не целый улей меда.

– Вы знаете, что рабочие пчелы повисают над сотами и машут крылышками, чтобы оттуда испарилась вода? – спросил Бовуар, набив рот сотами и пытаясь делать вид, что они не имеют вкуса воска. – Вот почему мед такой сладкий и густой.

Изабель Лакост, намазывая свежий земляничный джем на слой сливочного масла на круассане, посмотрела на Бовуара, словно тот был дебильным медведем.

– Моя дочь писала реферат по меду в первом классе, – сказала она. – Вы знаете, что пчелы едят мед, а потом отрыгивают его? И делают это многократно. Так и получается мед. Пчелиная отрыжка – так она это назвала.

Ложка, в которой был кусочек сот и стекающая через край золотистая тягучая жидкость, замерла в воздухе. Но восторг победил, и ложка отправилась в рот Бовуару. Его устраивало все, к чему прикасалась рука шеф-повара Вероники. Даже пчелиная отрыжка. Это вязкое вещество цвета янтаря доставляло ему удовольствие. Рядом с этой большой, несуразной женщиной он чувствовал, что о нем заботятся, чувствовал себя в безопасности. Он спрашивал себя, не любовь ли это. И недоумевал, почему он не испытывает таких же чувств к жене, Энид. Но он прогнал эту мысль, прежде чем она завладела им.

– Я вернусь к середине дня, – несколько минут спустя сказал Гамаш, стоя в дверях. – Не сожгите дом.

– Передайте от нас привет мадам Гамаш, – попросила Лакост.

– Поздравляю с круглой датой, – сказал Бовуар, пожимая руку шефу.

Гамаш задержал руку подчиненного в своей чуть дольше обычного. К губе Бовуара прилипла капелька воска.

Гамаш отпустил влажную руку.

– Выйди со мной, – сказал он, и они вдвоем направились по грунтовой дороге к машине.

В какой-то момент Гамаш посмотрел на Бовуара:

– Ты тут поосторожнее.

– Что вы хотите сказать? – Бовуар почувствовал, как включились его защитные рефлексы.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Дело довольно трудное, опасное. Вдвойне опасно, если у тебя появляется слепота.

– Ничего такого у меня не появляется.

– Появляется, и ты это знаешь. Ты одержим Вероникой Ланглуа. Что это за история, Жан Ги?

– Ничего я не одержим. Я восхищаюсь ею, это есть, но больше ничего. – В его голосе слышалась напряженность и предупреждение.

Гамаш не шелохнулся. Он продолжал смотреть на инспектора, такого аккуратного, такого простодушного и пребывающего в таком смятении. С другой стороны, насколько понимал Гамаш, именно смятение и делало его талантливым следователем. Да, он собирал факты и делал это блестяще. Но именно беспокойство Бовуара позволяло ему видеть такое же состояние у других.

– А что насчет Энид?

– А при чем тут моя жена? Вы это к чему?

– Не лги мне, – сказал Гамаш.

Ложь можно было ожидать от подозреваемых, да, но от людей из своей команды – никогда. Бовуар знал это, а потому задумался.

– Поначалу у меня было какое-то чувство к Веронике, но это же смешно. Нет, вы посмотрите на нее. Почти в два раза старше меня. Нет, она просто зачаровала меня, вот и все.

Произнеся всего несколько слов, он предал свои чувства и солгал шефу.

Гамаш глубоко вздохнул, продолжая смотреть на Бовуара. Потом прикоснулся к его руке:

– Тебе нечего стыдиться, но есть много чего опасаться. Будь осторожен. Вероника Ланглуа входит в число подозреваемых, и я боюсь, что твои чувства к ней ослепляют тебя.

Гамаш опустил руку, и Бовуару в это же мгновение захотелось, чтобы шеф обнял, успокоил его, как ребенка. Он был крайне удивлен и пристыжен, испытав это почти непреодолимое желание. Словно какая-то рука подталкивала его сзади к этому сильному, властному человеку.

– Я ничего к ней не чувствую, – сказал он упрямо.

– Лгать мне – это одно, Жан Ги, но я надеюсь, ты не лжешь самому себе. – Гамаш пристально посмотрел на него.

– Привет, – послышался веселый голос от подъездной дорожки.

Они повернулись и увидели Клару и Питера, которые шли к ним. Клара остановилась, заметив выражение их лиц.

– Мы вам помешали?

– Вовсе нет. Я уже собирался уходить. – Бовуар повернулся и быстро зашагал в сторону дома.

– Вы уверены, что мы не помешали? – спросила Клара, когда они, усевшись в «вольво» Гамаша, направились в Три Сосны.

– Нет, мы закончили разговор, merci. Не терпится скорее домой?

В течение всей этой приятной поездки они говорили о погоде, о деревне, о ее жителях. О чем угодно, только не о деле и не о тех Морроу, которые остались в «Усадьбе». Наконец машина въехала на холм, и они увидели внизу Три Сосны и деревенский луг в центре с небольшими дорогами, отходящими от него, словно лучи от солнца.

Они медленно, осторожно съехали вниз, поглядывая на жителей, которые выходили из домов, и на загорелых детишек в купальных костюмах, без присмотра перебегавших через дорогу со своими собаками. С одной стороны деревенского луга была воздвигнута сцена, а из ямы для барбекю шел дымок.

– Высадите нас здесь, – попросила Клара, когда Гамаш проезжал мимо выходящей на луг гостиницы Габри и Оливье. – Дальше мы пешком.