Луиз Пенни - Каменный убийца

– Я не понимаю, Пьер, почему, – сказала Вероника. – Скажи мне.

Клементин Дюбуа села напротив него, и втроем они в последний раз погрузились в мир, который принадлежал им одним.

Пьер Патенод с трудом открыл рот, доставая слова из самых своих глубин.

– Мне было восемнадцать, когда умер отец. Инфаркт. Но на самом деле причина была иная, и я это знал. У нашей семьи прежде были деньги. Он владел компанией. Большой дом, большие машины. Частные школы. Но он совершил одну ошибку. Вложил деньги в предприятие одного молодого человека. Своего бывшего служащего. Которого он уволил когда-то. Я присутствовал при этом увольнении. Был тогда мальчишкой. Отец говорил мне, что каждый человек заслуживает второго шанса в жизни. Но не третьего. Он дал этому человеку второй шанс, но, когда тот не оправдал его надежд, уволил его. Однако тот молодой человек нравился ему. И они поддерживали контакт. Отец даже приглашал его на обед после увольнения. Может быть, чувствовал себя виноватым. Не знаю.

– Кажется, он был добрым человеком, – сказала мадам Дюбуа.

– Да, он был добрым.

Патенод встретился с ней взглядом и снова удивился нежности, которую увидел в ее глазах. Неужели он всегда был окружен этой нежностью? Неужели она всегда присутствовала в этих глазах? А он видел только темные леса и глубокие воды.

– Он инвестировал в этого человека собственные деньги. Это была глупость, что-то вроде безумия. Позднее этот человек заявил, что мой отец и другие были такими же корыстными, как и он сам. Может быть, это и верно. Но я так не думаю. Я думаю, он всего лишь хотел помочь.

Он взглянул на Веронику, чье лицо было таким сильным, а глаза такими ясными.

– Я верю, что ты прав, – сказала она, слегка сжимая его руку.

Патенод моргнул, не понимая этого внезапно явившегося ему мира.

– Этого человека звали Дэвид Мартин, верно? – спросила Вероника. – Муж Джулии?

Патенод кивнул:

– Мой отец, конечно, обанкротился. Он потерял все. Моей матери было все равно. Мне было все равно. Мы любили его. Но он так и не оправился. Не думаю, что дело было в деньгах. Скорее, свою роль сыграли стыд и предательство. Мы никогда не ждали, что Мартин вернет деньги. Это было инвестирование. К тому же плохое. Так случается. Отец оценивал риски. И Мартин ведь не украл эти деньги. Но он ни разу не сказал, что сожалеет о случившемся. И когда он заново сколотил состояние в сотни миллионов долларов, он ни разу не позвонил отцу, не предложил ему компенсировать потери. Или инвестировать в отцовскую компанию. Я видел, как разбогател Мартин. И как упорно трудился отец, пытаясь восстановить утраченное.

Он замолчал. Добавить к этому, казалось, было нечего. Не мог он объяснять здесь, что чувствовал, когда видел, как отец, которым он восторгался, стал испытывать трудности и в конце концов полностью разорился, а совершивший все это человек опять поднялся наверх.

Что-то новое родилось в его душе и стало расти. Ожесточение. Шли годы, и это чувство сожрало его сердце, и на этом месте образовалась пустота. А потом оно сожрало все его внутренности, оставив там одну темноту. А еще вой, старое эхо, циркулирующее по замкнутому кругу. И с каждым кругом усиливающееся.

– Знаете, я был счастлив здесь.

Мадам Дюбуа своими старыми пальцами прикоснулась к его руке.

– Я рада, – сказала она. – И я была счастлива иметь здесь такого человека. Это казалось чудом. – Она посмотрела на Веронику. – Двойная благодать. Ты был так добр с молодыми. Они тебя боготворили.

– С ними я чувствовал себя так, будто отец вернулся ко мне. Мне почти что слышалось, как он нашептывает мне, говорит, что я должен быть терпелив с ними. Что им нужна крепкая, но любящая рука. Вы нашли Элиота?

Этот вопрос был обращен к сидящему рядом с ним Бовуару, и тот кивнул в ответ:

– Только что позвонили. Он находился на автобусной станции в Норт-Хэтли.

– Недалеко добрался, – сказал Патенод и невольно улыбнулся. – Всегда было нелегко направлять его на верную дорогу.

– Вы порекомендовали ему бежать, месье. Пытались подставить его, месье, – заметил Бовуар. – Пытались выставить дело так, будто это он убил Джулию. Нашли записки, которые он ей писал, подбросили их в камин, зная, что мы их там найдем.

– Он тосковал по дому. Я знаю признаки, – сказал Патенод. – Часто видел это. И чем дольше он здесь оставался, тем злее и разочарованнее становился. Но когда он узнал, что Джулия Мартин из Ванкувера, то так и прилип к ней. Поначалу мне это было некстати. Я боялся, он сообразит, что я делаю. А потом я понял, как этим можно воспользоваться.

– И ты бы допустил, чтобы невиновного человека арестовали за твое преступление? – спросила Вероника.

Бовуар отметил, что она не обвиняет, не осуждает. Просто спрашивает.

– Нет, – устало ответил Патенод. Он потер лицо и вздохнул. Энергия в нем иссякала. – Я лишь хотел запутать дело, только и всего.

Бовуар не поверил ему, но Вероника, кажется, поверила. А может, и не поверила, но не отреклась от своей любви.

– И поэтому ты захватил в заложники ребенка? – спросила мадам Дюбуа.

Теперь они оказались на опасной территории. Одно дело – убить Джулию Мартин, ведь если говорить откровенно, то время от времени желание убить кого-нибудь из Морроу одолевало всех и каждого. Она даже могла понять желание свалить вину на Элиота. Но угроза сбросить ребенка с крыши?

– Бин – это только гарантия, не больше, – сказал Патенод. – Чтобы усилить всеобщее смятение. И на тот случай, если Элиот вернется. Я не хотел, чтобы ребенок пострадал. Я просто хотел убежать. Ничего этого не случилось бы, если бы вы не пытались меня остановить, – сказал он Гамашу.

И все в этой удобной, теплой комнате представили себе маленький мирок Пьера Патенода, в котором оправдывается насилие, а в качестве виноватых выставляют невиновных.

– Почему все-таки вы убили Джулию Мартин? – снова спросил Гамаш. Он бесконечно устал, но должен был пройти весь путь до конца. – Она не несла ответственности за то, что сделал ее муж. Они тогда даже женаты не были.

– Да. – Патенод перевел взгляд на Гамаша.

Они оба теперь были не похожи на тех людей, что противостояли друг другу на крыше меньше часа назад. Из темно-карих глаз Гамаша исчез страх, а из глаз Патенода – ярость. В кухне сидели два усталых человека, которые пытались понять случившееся.

– Когда я понял, кто она такая, у меня будто все чувства притупились, но шли дни, и во мне стала расти злость. Ее идеальные ногти, прическа по последней моде, ее зубы…

«Зубы?» – подумал Бовуар. Он знал много мотивов убийства, но про зубы слышал впервые.

– Все абсолютно идеально, – продолжал метрдотель. Голос его становился все резче, мягкий человек на глазах у присутствующих преображался в нечто совсем иное. – Ее одежда, ее драгоценности, ее манеры. Дружеские, но слегка снисходительные. Деньги. Все в ней кричало о деньгах. О деньгах, которые должны были принадлежать моему отцу. Моей матери.