Валерий Введенский - Сломанная тень

– Вы снова угадали, сударыня! – опять улыбнулся Тоннер. Данила наконец приехал, а потом и собачку притащил.

– И вы не поняли? – вздымая грудь, вскричала она. – Все это означает одно! Я навеки ваша…

– Маман не в себе! – тихо шепнула Тоннеру Полина.

– Софушка, опомнись! Не позорь себя! – подскочила к Лаевской сестра.

– Что шумим, тетушка? – в гостиную вошли Тучин, Лаевский и Баумгартен. – Не пора ли к столу?

– Пора, пора. Вас дожидаемся! – спохватилась Ирина Лукинична.

– Ты снова командуешь? – взвилась Софья. – Прошу всех отужинать! И вас, доктор, разумеется.

– Спасибо, сударыня, – поблагодарил Илья Андреевич.

– Позвольте представить! – Лаевская подвела его к молодым людям, – это мой сын, это племянник.

– Мы знакомы! – буркнул Тучин, не подав руки.

– Рад вас видеть, Александр!

– А я нет! Вы еще горько пожалеете, Тоннер, что взяли Данилу! Он – вор каких мало! Лентяй! Пьяница! Развратник!

– О ком ты, Сашенька? – изумилась Лаевская.

– О бывшем слуге!

– Вор и пьяница? Зачем ты такого держал?

– Вы не понимаете, тетя! Он меня вырастил!

Баумгартен за обедом неохотно рассказал, как чистил пистолет, а тот вдруг выстрелил. Никто не спросил, с чего ему взбрело в голову заняться этим на Садовой, если живет барон на Мойке.

«Интеллект не поврежден, – размышлял Тоннер о Лаевской, – полезные навыки не утрачены (Софья Лукинична как раз ловко разделывала ножом и вилкой куриную ножку), скорее всего органических поражений в мозгу нет. А неадекватное поведение вызвано неуравновешенностью. Надо съездить на консультацию к доктору Тишкову! Подобных пациентов он заставляет вспоминать, что послужило причиной невротической болезни. Одного, скажем, в детстве понесла лошадь, другой в юности чуть не утонул. События прошли вроде бы бесследно, но через много лет – вдруг срыв! Истерики, припадки… Выявив причину, Тишков начинает лечение. Для преодоления страха первому пациенту прописывает конные прогулки, второму – купания. И это дает хорошие результаты. Метуду Тишкова следует испробовать».

Когда подали крем-брюле, в столовую вошел Никанорыч и что-то тихо доложил Лаевской. Та, будто дитя, подпрыгнула на стуле:

– Веди прямо сюда! Господа! Не расходиться! Прибыл маэстро Леондуполос!

– Грек? – поинтересовался Тучин.

– Маэстро потустороннего мира, – буркнул Владимир Лаевский.

– Потустороннего? – переспросил Тоннер. – Я думал, времена Калиостро в прошлом.

– Увы, доктор! Легковерных людей хватает и в наш якобы просвещенный век!

– Верно, Володя! Мошенник этот Дуполос! – пробурчала Ирина Лукинична.

Софья Лукинична ринулась в атаку:

– Леондуполос – великий ученый! Говорят, у него дипломами вся гостиная увешана. А настоящие мошенники в моем доме живут, мой хлеб жуют!

Ирина Лукинична поднялась с места:

– Не смей! Марфушенька своим благочестием нас охраняет! А ты… Святого человека куском хлеба попрекаешь!

– Скажи спасибо, что я тебя всю жизнь кормлю!

– Что? Что ты сказала?

– А что слышала! Приживалка! Вот ты кто!

– Ирина Лукинична! – Андрей Артемьевич пытался удержать родственницу, но та выскочила из столовой. – Софья! Как не стыдно! Что на тебя нашло?

– Маэстро Леондуполос! – Никанорыч торжественно представил нечесаного господина загадочного возраста. Если постричь и побрить, то, возможно, и пятидесяти лет ему нет, а если, вдобавок, переодеть из бесформенного балахона в партикулярное платье, то, окажется, что и сорока не стукнуло. Танцевальными па Леондуполос подскочил к ринувшейся навстречу Лаевской.

– Мадам! – быстро поцеловав руку, сказал он по-французски. – Как я и говорил, сегодня лучший день для сеанса. Луна в соединении с Сатурном и Марсом в созвездии Козерога!

Леондуполос чмокнул и сделал воздушный поцелуй. Мол, пальчики оближете!

Софья Лукинична не удержалась и расцеловала маэстро за столь радостное известие, Владимир Лаевский покрутил ложечкой у виска, Кислицын прыснул от смеха.

Никанорыч кашлянул и обратился к Тучину:

– Александр Владимирович! Подобрал я вам слугу! Не желаете взглянуть?

– С удовольствием! Андрей Артемьевич, Софья Лукинична! Благодарю за ужин! – Александр поклонился и поспешил за Никанорычем.

– Племянник мой! – пояснила гостю по-французски Лаевская.

– Куда же он? – забеспокоился маэстро, не понимавший по-русски. – Для сеанса необходимо тринадцать человек!

– Тринадцать? – удивилась Софья Лукинична. – Графиня Корзухина сказала, что вы с ней вдвоем были…

– Тогда луна была ущербной! – с укоризной напомнил Леондуполос. – А сегодня растет, нуждается в силах.

– А нас всего десять! – с огорчением прикинула Лаевская.

– Нет уж, уволь! – поднялся с места Андрей Артемьевич.

– И я прошу извинить! Тороплюсь к пациентам! – солгал Тоннер. Он выехал из дома вместе с Угаровым, намереваясь наведаться в гости к замужней сестре, но встреча с Баумгартеном резко изменила его планы. Теперь навещать племянников было уже поздно, а вот за атласом покорпеть пару часов доктор успеет. Вот дьявол! Атлас! Хромов потребовал его предъявить завтра!

– Спасибо! – поднялся барон Баумгартен.

– Господа! Прошу всех остаться! – закричала в исступлении Софья Лукинична.

Но Андрей Артемьевич, поддерживаемый под руку Ольгой, уже ковылял к выходу.

– Андрюша! Ну, хочешь, я извинюсь перед Ирой? – бросилась вдогонку Лаевская. – Я на колени встану! Я ей руки облобызаю! И Ирине! И Марфуше! Андрюшенька! Олечка! Ну, останьтесь!

Представить дом без Ирины Лукиничны Андрей Артемьевич не мог. Под его крест она давным-давно подставила плечо – управлялась с хозяйством, растила детей. Однако в пылу ссор пугала давнишней мечтой – удалиться в монастырь, и Лаевский-старший опасался ее ухода.

– Не обманываешь?

– Попрошу! Попрошу! Клянусь! Только пусть все останутся!

– Господа! – Андрей Артемьевич перевел взгляд с Тоннера на Баумгартена. – Я вас очень прошу.

Хозяину отказать было неудобно.

– Все равно троих не хватает! – сосчитал присутствующих Кислицын.

– Ирина с Марфушей! Двенадцать! – загнула пальцы Лаевская.

– Хм! Вызывать духов они вряд ли станут! – предположила Полина.

– А обязательно участникам знать французский? – поинтересовался Кислицын у Леондуполоса.

– Нет!

– Сейчас приведу кого-нибудь из слуг. Они в конце концов тоже люди. И Тучина потороплю.

– Де ж я очи твои блакитные бачыв, хлопец?

– Чего? – удивился опрятный мужичок, переминавшийся с ноги на ногу у швейцарской.

– Рожа мне твоя знакома, говорю, – на чистом русском повторил Филипп Остапович. – Только запамятовал, где видел!

– Пить надо меньше, тогда и память прояснится!

Швейцар схватил мужичка за грудки: