Валерий Введенский - Сломанная тень

Пришлось поделиться догадкой:

– Мне кажется, Аполлинария Андреевна скоро станет матерью!

– Полина? – изумилась Софья Лукинична. – От кого?

«Все-таки она сумасшедшая!» – решила Змеева и напомнила:

– Полина замужем!

Лаевская громко расхохоталась.

Ну и куда этот старый хрыч подевался? Весь дом уже Софья Лукинична обошла. И что же? Племянник при виде ее изобразил неудовольствие. Он, видите ли, княгиню Дашкину учит рисовать. Схватил за руку с зажатой кисточкой и водит по холсту, приговаривая:

– Движения должны быть резкими, каждую виноградинку надо словно вырубать на картине! Тогда рисунок получится объемным! А вы, Юлия Антоновна, мазки кладете, словно забор красите.

Да уж! Каких-то ярких пятен намалевала Дашкина вместо натюрморта. Казалось бы, чего проще! Вот они, фрукты, перед ней на столе, очень, кстати, аппетитные! Софья Лукинична не удержалась, схватила веточку.

– Что вы делаете, тетушка? – накинулся Тучин. – Мы же рисуем!

Забыл, подлец, в чьем доме находится. Но как хорош! Узкая талия, широкие плечи! Хрустнув виноградинкой, спросила томно:

– Сашенька! А не видел ли ты дядюшку?

– Видел! За завтраком, – буркнул Тучин.

– Мне он срочно нужен!

– Ничем не могу помочь! – раздраженно ответил художник, а его ученица недовольно дернула плечиком, которое Тучин тут же обнял. Ой! Ну, до чего молодые барышни блудливы! Что Полина, что эта княгиня! Ни стыда, ни совести – судя по эскизу на мольберте, голой позировала. Ох и бесстыжая!

Лаевская продолжила поиски.

Мерзавка Полина нежилась в постели. Может, и впрямь беременна? Бледная какая-то. Обессиленно подняла руку и умирающим голосом поинтересовалась, который час. Не стала Софья Лукинична у нее ничего спрашивать – откуда лежебоке знать, где Андрей Артемьевич?

А Угаров испугался! Распахнула Лаевская ногою дверь, от резкого звука слуга, бривший Дениса, неловко дернул рукою и порезал негодяя. Юноша вскочил с кресла – одна щека намылена, со второй кровь капает.

– Андрей Артемьевич не у вас? – как ни в чем не бывало спросила Лаевская.

– Нет! – удивился Денис и развел руками. Сами, мол, смотрите!

– Я так и знала! – дернула плечом Софья Лукинична. Вот новости! Слуга в доме новый появился. Кстати, симпатичный. Глаза очень красивые, голубые-голубые! Скользнул ими, с головы до пят Софью Лукиничну оценил, на сережки засмотрелся. Вот! Даже слуги понимают, что опалы ей не идут! – Ну, не буду мешать! Брейтесь!

Сын, родной сын, даже головы не поднял! Наука женщинам! Нельзя детей от кого попало рожать! Если бы от любящего человека зачала, разве так бы мать встречал? Пробурчал что-то себе под нос и рукой махнул – не мешайте-де, маман! Кошмар! Хлопнув посильнее дверью, Лаевская подумала-подумала и направилась к Марфуше. Почему бы дурачку Лаевскому не сходить к дурочке юродивой?

Попасть к блаженной можно было лишь по черной лестнице. Ах, как здесь грязно и накурено! С самого двора вьется очередь страждущих. Кого тут только нет! Купцы, солдаты, нищие, даже офицеры! Один из них саблю выхватил, решив, что Софья Лукинична лезет без очереди. Гаркнула на него Лаевская, но в Марфушиной конуре обнаружила лишь дородную купчиху с дочкой.

– Сватается к Танюшке Аристарх Захарьевич, – причитала купчиха, подавая Марфуше смятую «катеньку».

«Вот те раз, – изумилась Софья Лукинична. – Дура дурой, а какой доходец! Если с каждого в очереди по сотне, за несколько месяцев и на сережки, и на диадемку с перстеньком можно набрать!»

– И что нам делать, родненькая? – как только Марфуша дар приняла, купчиха плюхнулась перед ней на колени. Дочка ее, такая же толстозадая и белолицая, как мать, брезгливо оглядев пол, осталась стоять.

Марфуша теребила четки.

– Что нам, грешным, делать? – завывала купчиха.

Софье Лукиничне из-за криков никак не удавалось встрять, спросить пустосвятку [22], куда Андрей Артемьевич подевался. Она цыкнула на купчиху:

– Тсс! Не верещи в моем доме!

Марфуша, испугавшись Лаевской, молчала, и купчиха бросилась за советом к Софье Лукиничне:

– Матушка! Подскажи тогда ты! Аристарх Захарьевич…

– Да слышала уже! – заорала Лаевская. – Тебе к майорше надо. В дом напротив. По картам всю правду скажет!

– Ой, спасибо, матушка! – купчиха бухнулась на колени перед ней и попыталась поймать подол платья, чтобы поцеловать. Марфуша, услышав про майоршу, вскочила, вытащила из-под подушки грязную тряпицу, бросила купчихе. Та поймала, развернула и запричитала:

– Кружевная! Кружевная! На колени, Танюшка! Счастливым будет брак!

– Так он водку жрет! Ведрами! – басом возразила доченька.

– Зато миллионщик! На колени, дура!

Марфуша многозначительно изрекла:

– Водку просим – воду пьем, воду просим – водку пьем!

– Слышишь, что блаженная говорит? – закричала купчиха дочери.

– Слышу! Только не пойму, – недоуменно пробасила невеста.

– Пить не бросит, но пьянеть больше не будет! – пояснила мать. – На колени! Благодари!

– Я, собственно, Марфуша, к тебе по делу! – наконец встряла Лаевская. – Не знаешь ли, где Андрей Артемьевич?

– Андрей-воробей, не гоняй голубей! – запела Марфуша.

– Тьфу, дура!

Покрутив пальцем у виска, Софья Лукинична выскочила из комнаты и, поднимаясь по лестнице, почувствовала, что утомилась. «Пошлю-ка я Дуньку на поиски, – решила. – Не барское это дело – по лестницам шастать».

Но на втором этаже в коридоре наткнулась на Кислицына.

– Доброе утро, Софья Лукинична!

«Первый человек мне сегодня обрадовался!» – подумала Лаевская и схватила Матвея Никифоровича за руку. Идти, опираясь на нее, было намного легче.

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Матвей Никифорович! А почему в шинельке? Гулять собрались?

– На службу спешу, Софья Лукинична!

– Бедный вы, бедный! – сочувственно прижалась к нему Лаевская. Кислицын развел руками, мол, такова судьба. – Ужасно, наверное, быть бедным? Таскаться в присутствие, жениться на бледных поганках…

Матвей Никифорович от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Софья Лукинична остановилась и хлопнула его по спине – субтильный Кислицын еле на ногах удержался. Откашлявшись, промямлил:

– Ничего не попишешь. Планида такая!

– Планиду можно изменить! Хотите, я возьму вас под свое покровительство? Как сыр в масле у меня будете! – Кислицын тоже был кандидатом в Адамы, списывать его со счетов Софья Лукинична не собиралась. Когда еще доктор с визитом заявится? А Кислицын вот он, под рукой!

– Это для меня огромная честь, – уклончиво ответил Матвей Никифорович.

– Конечно, огромная! А кстати, случайно не знаете, где мой муженек ошивается?

– Он, кажется, с Филиппом Остапычем беседует…

– С кем? – не поняла Лаевская. Кроме покойного Фрола, Дуняши и Никанорыча, никого из слуг по именам не знала.