Валерий Введенский - Сломанная тень

Шнейдер впитывал науку молча, кивал да карими глазами в сумраке недобро сверкал.

Наконец кто-то со свечой подошел изнутри ко входной двери.

– Слава тебе господи! Проснулись! Открывайте, полиция!

Увидев на пороге Яхонтова, Никанорыч перекрестился.

– Дворянин Тучин здесь проживает?

Дворецкий от ужаса вымолвить ничего не мог, гримасами и жестами показал: да, тут.

– Дома? – коротко осведомился Яхонтов.

Напуганный Никанорыч молчал.

– Дома или нет? У меня приказ: задержать его и сопроводить к обер-полицмейстеру.

– На маскараде! – голосочек у дворецкого внезапно прорезался, но почему-то не свой: тоненький-тоненький, как у мальчика в церковном хоре.

– Врешь, каналья! Маскарад он с час назад покинул.

– Александр Владимирович приезжали-с, – пояснил из темной прихожей одетый казачком мальчишка. – Переоделись и снова…

– Куда поехал? – перебил Яхонтов.

– Не поехали-с! Пошли-с! Филипп Остапович хотел извозчика поймать, но барин отказали-с! Недалеко, мол, прогуляются!

– Могу я в дом наконец зайти?! – Дело затягивалось, а дожидаться похабника на ноябрьском ветру сыщику не хотелось, так и ревматизм подхватить недолго.

Никанорыч задумался. Впустишь, а вдруг генерал или, того хуже, Ирина Лукинична разгневается? Ушлый Яхонтов сомнения многоопытного дворецкого понял:

– Из господ кто дома?

– Никого! – неуверенно вымолвил Никанорыч.

– Софья Лукинична! Они-с раньше вернулись, чтобы…

Мальчишка запнулся и Яхонтов переспросил с подозрением:

– Чтобы что?

– Господина Тучина о вашем приезде предупредить, но уже не застали!

– Понятно! Доложи-ка ей, что пристав Яхонтов просит его впустить. С сопровождающими!

– У себя? – шепотом спросил Никанорыч казачка.

– Ага! С Тихоном! – подмигнул смышленый мальчишка.

– Ограбили! Ограбили! – раздался из глубины дома истошный женский крик.

– Марфуша, ты? – испуганно спросил Никанорыч.

– Я! Я! – жалобно проблеяли из-под лестницы.

– Блаженная наша, Марфушенька! – пояснил дворецкий.

– Тьфу! – плюнул Петр Кузьмич и язвительно крикнул: – Эй, дура! У тебя что? Посох свистнули?

– Нет! – заорала в ответ Марфуша. – Деньги! Деньги! Тридцать тысяч!

Яхонтов ринулся к мраморной лестнице. Обогнув ее, увидел Марфушу. Ее мутило, она с трудом добралась сюда от своей каморки.

– Все, что люди добрые на церкву жертвовали! Все! Все украли! – причитала она, не в силах унять плач.

– Не ори! Кто ограбил, знаешь? – серьезно спросил Петр Кузьмич. Богатые нищие встречались ему не раз.

– Тихон! Тихон!

– Это слуга Тучина, – пояснил увязавшийся за Яхонтовым казачок.

– В водку мне что-то плеснул, а я, дура старая, выпила. Башка сразу каменная стала! Вжик – и сознание потеряла. А Тихон…

Марфушу вывернуло.

– Тихон вместе со своим хозяином ушел? – предположил Петр Кузьмич.

– Нет! Я ж говорю, у барыни он…

– Пушков! Карауль парадный вход! А вы, доктор, займитесь пострадавшей! – приказал спутникам Яхонтов. – Ну, казачок, показывай, где твоя барыня почивает!

Крестили его, конечно, не Тихоном. Но дабы не загромождать повествование многочисленными именами, кои вор и мошенник менял, как франт носовые платки, будем называть его так и далее.

Будущий грабитель рос смышленым и к семи годам догадался, что родители – Агафья Петровна и Игнат Фомич – ему не родные. Чересчур стары! У сверстников бабушки-дедушки моложе! Агафья Петровна не стала запираться, на прямой вопрос о настоящих родителях ответила коротко: «Прынц и прынцесса!»

Ответ воодушевил – из опрятной бедности, в которой жили приемные родители, Тихон рано или поздно отправится в сверкающий чертог. Его настоящий отец, без сомнения, великий князь, а может, и сам император, а мать… Во-первых, красавица, во-вторых, фрейлина, в-третьих, замужем за фельдмаршалом. Как только Тихон вырастет, они одарят его богатством и сделают губернатором.

Сладостные мечты мешали заниматься, из всех наук мальчик выучил только французский. Целыми днями он ждал фельдъегеря с приказом о назначении. Служить в кавалерийский полк не пошел – вдруг фельдъегеря его там не отыщут? Игнат Фомич устроил сына в присутствие, в котором пятый десяток лет очинял перья. В этом деле он достиг истинных высот, двадцать два способа знал и с радостью поделился с Тихоном секретами мастерства.

Как-то утром Игнат Фомич за завтраком раскрыл «Губернские ведомости» и расплакался. Следом заревела Агафья Петровна:

– Умерла твоя матушка! – пояснила она Тихону.

Выяснилось, что родительница не была ни принцессой, ни фрейлиной, а всего лишь женой председателя губернской казенной палаты [79]. Как же он раньше не догадался? Всегда Тишку удивляли умильные слезы, с коими на каждое Рождество губастая и слюнявая, как бульдог, председательша вручала ему подарок. Кто был отец, Агафья Петровна с Игнатом Фомичем не знали, похотливая родительница унесла тайну адюльтера в могилу.

Хрустальный замок не просто разбился, он развеялся в пыль, не оставив после себя и осколка. Всю жизнь очинять перья Тихон не собирался. Единственный шанс на успех и богатство давала выгодная женитьба.

Достойных невест в городишке было две: дочь помещика Чепурина и дочь городничего. Обе девицы выросли своенравными и избалованными, обе замуж за местных не собирались, но в предвкушении столичных балов с удовольствием водили за нос стайку кавалеров, ревниво присматривая друг за другом: у кого дороже платье, больше лошадей в карете, брови черней, а щеки румяней.

На именины городничего, как водится, давали бал. Явилась Чепурина – и при виде соперницы упала в обморок. Только вчера в «Московском телеграфе» вычитала, что вошли в моду туфли из набивного сатин-тюрка, а дочка городничего уже в них щеголяет! Рассердилась Чепурина, ногами затопала, поклялась прилюдно, что выйдет замуж за того, кто завтра же ей такие привезет. Многие ухажеры тотчас в Петербург покатили. Только зачем? Все одно не успеть! До столицы даже на почтовых трое суток пути. Тихон поступил проще: спрятался в кабинете городничего за китайской ширмой, дабы ночью, когда все разъедутся, проникнуть в гардероб и забрать вожделенные туфли.

Обернулось иначе. Городничий самолично вошел в кабинет, сел за стол, задымил сигарой, а затем по одному стали заходить купцы. И каждый конвертик с поклоном сует. Городничий, не глядя, их в ящик скидывает. Купцов этак двадцать принял, потом, оставшись один, деньги пересчитал – до пяти тысяч пары сотен не хватило – и обратно в ящик запер.

Тихон сразу про туфельки позабыл. Как только городничий вернулся к гостям, он замок на ящике сломал, деньги забрал – и домой. А там отрезвление наступило! Испугался! Задрожал! Хотел родителям покаяться, да не решился. Всю ночь не спал от страха.