Алексей Макеев - Плохая компания

— А что насчет нашего уговора? Плакали мои денежки?

— Мы решим этот вопрос, — пообещал Шмыгайловский. — Просто мы просили вас подождать, потому что надеялись все сделать в сентябре, когда Гладких собирался уезжать в свою экспедицию. Вы же понимаете, что при нем это сделать было невозможно? Именно его отъезд я и имел в виду, когда говорил вам, что проблема устранена. А вы подумали бог знает что! А теперь, когда его нет совсем, нужно подождать, пока вся история немного утихнет. Господи, хоть бы они поняли, что он сам убился! Кому нужно было его убивать?

Клебанов еще раз вздохнул и буркнул:

— Что мне теперь делать-то?

— Возвращайтесь к себе на работу и делайте свои обычные дела.

— Но ведь в МВД я не поехал.

— Скажете, что у вас было срочное дело, вам пришлось уехать. Но теперь вы свободны и готовы встретиться. Не отказывайтесь от встречи! Будьте уверенней! Зачем вы вообще уехали с работы?

Клебанов, потупившись, угрюмо молчал. Его молчание было красноречивее ответа. Понятно было, что он просто испугался.

— Если вам позвонят еще раз и попросят приехать в МВД, поезжайте, — продолжал наставлять его Шмыгайловский. — Всем своим видом выражайте готовность оказать содействие, но говорите, что понятия не имеете, чем конкретно можете быть полезны. Что вы с Гладких даже не пересекались. Что хотели получить подряд — не отрицайте. Можете даже сказать, что мы вас поддерживали в этом, но всем руководил Гладких, поэтому, узнав о его отказе, вы успокоились. Вот и все. Вам ясно?

— Ясно, — угрюмо кивнул Клебанов и вздохнул.

— Ну и отлично, — облегченно произнес Шмыгайловский. — А сейчас нашу встречу не стоит затягивать. К тому же у нас много дел в министерстве. Так что мы с Олегом Николаевичем пойдем, а вы отправляйтесь минут через десять. Всего доброго!

Шмыгайловский протянул было Клебанову руку для прощания, но, поняв по его виду, что тот не настроен на дружеский лад, убрал руку и вышел вместе с Мищенко. Разговор с Клебановым не удовлетворил обе стороны. Да и не мог он удовлетворить в принципе — Клебанов понимал, что в сложившейся обстановке оба чиновника будут прикрывать собственную задницу, а не его, а Шмыгайловский и Мищенко не надеялись, что Клебанов будет молчать в случае, если полиция или прокуратура надавят на него.

Собственно, Шмыгайловский успокаивал себя тем, что ему самому, как и Мищенко, беспокоиться особо нечего — даже если Клебанов и начнет обвинять их в коррупции, доказательств у него никаких нет. За руку их никто не хватал, так что прокуратуре здесь вообще ловить нечего, иначе давно бы вызвали прямо туда, а не в МВД. Не то что вызвали — сами бы приехали. А пока, надо думать, все тихо. Просто тычутся носом менты, пытаются разнюхать то, что их не касается.

— Твое мнение? — мрачно спросил Шмыгайловский, когда они с Мищенко сели в его машину.

— Если его прижмут — а его уже прижали, — он не станет нас выгораживать и выложит все, — не менее мрачно ответил Мищенко.

— Какой ему резон? — прищурился Шмыгайловский. — Он виноват не меньше нашего.

— Резон прямой, — возразил Мищенко. — Лучше сесть за взятку, чем за убийство.

Шмыгайловский подавил тяжелый вздох и нахмурился. Мысли его были невеселыми. Как ни храбрился Геннадий Алексеевич, как ни успокаивал себя, он понимал, что в чем-то Мищенко прав.

— Ладно, погоди умирать раньше времени, — жестко произнес Шмыгайловский. — Не превращайся в Клебанова. Мне еще одного запуганного идиота не хватало…

Полковник Гуров ехал в министерство скорее для того, чтобы посмотреть на настроение и поведение Шмыгайловского. Разумеется, если тот причастен к смерти Гладких, то признаваться в этом Гурову и не подумает. Но его реакция сильно волновала полковника. И еще он так и не мог отделаться от ощущения, что что-то упустил при их предыдущей встрече со Шмыгайловским.

На сей раз в кабинете Геннадий Алексеевич был один, без Мищенко. Но Гуров не сомневался, что они уже встречались сегодня. И с Клебановым связывались. Лев не стал перезванивать беглому директору стройфирмы, он посмеивался про себя, думая, что внес смуту в их слаженный коллектив.

Шмыгайловский встретил Гурова сдержанно, он уже не сыпал высокопарными фразами и не кричал о том, как скорбит все министерство по поводу смерти Гладких. Полковник отметил, что Геннадий Алексеевич выглядит неважно и принял его лишь для того, чтобы не вызывать лишних подозрений своим отказом.

Он пригласил Гурова садиться, но первым разговор не начинал — ждал, что скажет ему полковник. Тот не заставил себя ждать.

— Геннадий Алексеевич, скажите, почему Клебанов так меня боится?

Взгляд Шмыгайловского открыто показывал, что к такому вопросу он точно не был готов.

— А почему вы спрашиваете об этом меня? — растягивая слова, проговорил он.

— Потому что за поддержкой он бросается к вам.

Шмыгайловский снял очки и недобро посмотрел на полковника.

— Вы что, следите за мной? — неприязненно спросил он.

— Да что вы, у меня и времени-то на это нет, — улыбнулся Гуров.

Шмыгайловский еще пристальнее посмотрел на него и спросил:

— Вы что от меня хотите?

— Я хочу понять: кому Гладких настолько мешал, что этот человек пошел на убийство? Вот и все. И если я выясню, что это не вы, мне будут глубоко безразличны ваши взаимоотношения с Клебановым и прочими людьми, обращающимися к вам за разрешением на то или иное дело.

Гуров ни словом не обмолвился о том, что ему известно, каким образом люди получают это самое разрешение, однако говорил таким тоном, что Шмыгайловскому и так было это понятно. Он медленно протер очки салфеткой и столь же медленно водрузил их обратно.

— Во всяком случае, не мне, — совершенно спокойно ответил он. — Вы сильно преувеличиваете степень наших разногласий с Гладких.

— Насколько мне известно, у вас были разногласия не только по поводу строительства дороги, но и насчет некой экспедиции? — задал Гуров вопрос, ради которого во многом и пришел сюда.

— А это-то здесь при чем? — спросил Шмыгайловский, и вид его был откровенно изумленным. Он явно не играл сейчас, ему и впрямь было удивительно, почему Гуров вдруг заинтересовался этой темой.

— Я хочу знать, что это за экспедиция и почему для Вячеслава Андреевича она была значима.

— Да я даже толком и не знаю, — поморщился Шмыгайловский. — Это вообще не по нашей части. У Гладких, как мне показалось, был личный интерес. Он когда-то учился на археологическом, в юности, кажется, даже сам ездил в какие-то экспедиции, вот, видимо, и захотел вспомнить молодость. Я, кстати, не касался этого вопроса, он сам всем руководил.

И Шмыгайловский всем своим видом показал, что дальнейшее обсуждение этой темы совершенно бессмысленно. Однако Гуров спросил: