Алексис Лекей - Дама пик

Она протянула руку и дотронулась до его бедра. Он не шевельнулся. Она больше не слышала его дыхания. Она наклонилась и прижала ухо к груди, чтобы проверить, бьется ли сердце. Быстрая, словно гремучая змея, свободная рука взметнулась к ее волосам, схватила их и яростно рванула. Она завопила.

Ее голова оказалась прижатой к отцовым ребрам. Он тянул так сильно, что она почувствовала, как хрустит шея. Он уставился ей в глаза. Потянув посильнее, он мог бы сломать ей шейные позвонки и наверняка собирался сделать именно это. Но сначала он должен был заговорить, сообщить о назначенном ей наказании. Это входило в ритуал. Рассказать, что он с ней сделает, увидеть блеск паники в ее глазах и тогда сделать то, что собирался. Так он действовал всегда.

Он открыл рот. Крупные белые зубы покраснели. Кровь заливала рот и горло. Он пробормотал какие-то невнятные слова, на губах образовался пузырь, который влажно хлюпнул, лопаясь. Он закашлялся, разбрызгивая капли слюны и крови по лицу дочери.

Рука немного ослабила хватку. Она изогнулась, пытаясь вырваться, но он сжал кулак и скрутил ее волосы с новой силой, и она опять не могла шевельнуться.

Он все еще пытался что-то сказать ей, он не отказался от своего намерения. Она наконец поняла.

– Ты сейчас умрешь…

Она ощупывала землю за спиной в поисках палки или камня, чего-то, чем можно нанести удар, чтобы убежать. Ногти зацепили острые края большого булыжника, вросшего в землю. Она сломала два ногтя, и только после этого камень под ее рукой зашевелился. Она толкала его, тянула и вдруг высвободила. Мужчина замолчал, он копил силы, чтобы покончить с ней. Ее шея выгибалась все сильнее. Она ощутила, как напряглись мускулы и связки, готовые разорваться. Пора. Сейчас или никогда.

Она завела руку назад, так далеко, как смогла, а потом обрушила удар.

Нос сломался с сухим хрустом. Он завопил. Она снова подняла руку и трижды ударила его.

Он пытался спрятаться от ударов, вертя головой, и она наконец-то почувствовала, что он отпустил ее волосы.

Резким рывком она отодвинулась и упала на спину. Поднялась и присела на корточки вне его досягаемости. Лицо отца больше не походило на человеческое, зубы исчезли, рот превратился в красный провал, нос расплылся вязкой кашей, но его широко открытые глаза все еще продолжали жить. Грудь спазматически вздымалась и опускалась, свободной рукой он скреб горло, словно пытаясь содрать с него кожу. Он задыхался. Совсем скоро он умрет, не спуская с нее глаз.

Шея ужасно болела, она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, но ей нужно было держаться. Он должен видеть, как она наслаждается каждой секундой своей победы. Он обязан понять, что ему не удалось ее уничтожить.

Она попыталась засмеяться, однако горло прошила боль, и она заплакала. Она присела на пятки, всхлипывая, вытирая набегающие слезы, не отводя глаз от своего мучителя, чтобы не упустить ни единого мгновения его агонии. Это продолжалось долгие минуты. Его воля к жизни казалась неисчерпаемой. Однако резкие толчки, сотрясавшие грудную клетку, постепенно затихли, спазмы становились почти незаметными. Рука, которая собиралась убить ее, приподнялась и потянулась к ней движением, которое могло быть и мольбой о спасении, и новой попыткой уничтожить ее. Пальцы затрепетали в нескольких сантиметрах от ее лица, потом скрючились, сжались, рука бессильно упала, вытянувшись вдоль тела, а раскрывшаяся ладонь напоминала гигантского мертвого паука.

Выражение его глаз, по-прежнему выпученных и застывших на ней, изменилось. Ярость сменило нечто странное, непереводимое. Он смотрел на нее так, словно не узнавал, как если бы не понимал, что с ним происходит и кто она такая. Это продолжалось всего долю секунды, но у нее возникло острое ощущение, будто в этот микроскопический отрезок времени перед ней был не он, а кто-то неизвестный, абсолютно невинный, ничего не знающий о зле, и этот кто-то занял его место. У нее мелькнула надежда, что он станет молить ее о прощении. Но его зрачки застыли и практически мгновенно помутнели. Перед ней громоздилась всего лишь гора уничтоженной плоти, в которой не было ничего человеческого. И ничего нечеловеческого тоже.

Она больше не плакала, но сухие всхлипы по-прежнему сотрясали ее тело. На горящих щеках лопались соленые дорожки. Она не отводила взгляд от мертвеца. Она выиграла. А в награду – одна лишь пустота. Так она и просидела на корточках до самой ночи, такая же неподвижная, как труп, без единого чувства в душе, без единой мысли в голове.

Полночь четверга

Ее обморок продлился не более нескольких секунд. Вдали она услышала шум текущей из крана воды. Все еще с затуманенным сознанием, она привела в порядок одежду. Машинально принялась вытирать все, до чего дотрагивалась, выискивать мельчайшие следы своего пребывания в этой квартире. Волосок вон там, на ковре из длинной шерсти…

Что она делает? Она же никого не убивала. Никто не будет снимать отпечатки пальцев. Она еще не… Все впереди…

Она бросилась босиком на кухню, схватила длинный острый нож. Бесшумно проскользнула к ванной. Дверь оставалась широко открытой.

Он стоял, повернувшись мощной спиной к распахнутой двери, с брюками, спущенными до щиколоток. Слишком тонкие ноги с вздувшимися венами выдавали возраст. Она поудобнее перехватила рукоятку ножа, представила себе точное место, куда должно вонзиться лезвие, узкий кусочек тела между краем лопатки и ребрами, где нож пройдет до самой легочной артерии, не встречая препятствий. Мгновенная смерть и никаких потоков крови.

Он продолжал водные процедуры и не знал, что зреет за его спиной.

Она согнула локоть, прижав торец рукоятки к груди, и переместилась чуть правее, чтобы обеспечить идеальную траекторию лезвия. Затаила дыхание, перенесла тяжесть на левую ногу.

Как вдруг ее голова взорвалась. Это не мой отец.

Едва ли не слишком поздно. Рука уже была готова нанести удар. Ей удалось затормозить за мгновение до того, как лезвие коснулось спины. Царь-Ворон ощутил движение воздуха. Он начал оборачиваться, но она уже исчезла.

Она вовремя спохватилась, в самую последнюю секунду. Когда ясность мысли вернулась к ней, она с дрожью ужаса оценила ту тончайшую грань, которая отделяла ее от безумия. Она едва не потеряла все из-за утраты самоконтроля. Ее охватили ненависть и презрение к самой себе. Нет ей никакого оправдания.

Когда он вернулся в гостиную, ничто не напоминало о визите молодой женщины. Он заглянул в спальни, на кухню, открыл дверь в туалет и только после этого признал реальность случившегося. Она ушла.

Но она вернется. Как все они.