Харлан Кобен - Прошлое не отпустит

— Ладно, ухожу. — Меган отбросила в сторону стул.

— Давай-давай, и смотри, чтобы тебе задницу дверью не зашибло.

Голдберг отвернулся с недовольным видом. Его грубый тон удивил Меган. Казалось, он действительно хотел от нее избавиться. Наверное, какую-то игру с Брумом вел, но в любом случае все это ей не понравилось. Лучше и впрямь побыстрее уйти отсюда, а то еще наговорит что-нибудь этому типу, о чем сама впоследствии пожалеет.

Меган схватила сумочку и уже сделала шаг к двери, как она снова распахнулась.

На пороге стоял Брум. Она сразу увидела, что он рассержен, и странным образом злость была направлена не на Голдберга, которого Брум еще и не увидел, а на нее. Не успела Меган спросить, уж не случилось ли у него какого-нибудь прокола с Лорен, как Брум заметил Голдберга. Лицо у него сразу вытянулось.

Какое-то мгновение оба, не говоря ни слова и стиснув кулаки, не сводили друг с друга глаз, так что у Меган даже мелькнула мысль, что кто-то нанесет удар первым. Затем Брум отступил на шаг и пожал плечами:

— Сдаюсь.

Атмосфера несколько разрядилась.

— Какого черта, Брум, что здесь происходит? — требовательно спросил Голдберг.

— Эта женщина, имя которой раскрывать мы не будем, возможно, видела убийц Гарри Саттона.

— Ты хочешь сказать, она была на месте преступления? — У Голдберга едва челюсть не отвалилась.

— Она видела, как эти двое выходили из здания, когда она в него входила. И непонятно, что им могло там понадобиться в неурочный час. Разумеется, я не утверждаю, что это именно их рук дело, но проверить стоит.

Голдберг ненадолго задумался, затем искоса посмотрел на Мейсона:

— Словесный портрет готов?

— Почти.

— Заканчивай. А тебя, — он ткнул пальцем в Брума, — через пять минут жду у себя в кабинете. Сначала мне надо кое-кому позвонить.

— Ладно.

Едва он вышел, как на лице Брума снова отразилось раздражение. Он пристально посмотрел на Меган.

— Что-нибудь не так? — спросила она.

Все еще не сводя с нее взгляда, Брум бросил через плечо Мейсону:

— Можешь нас оставить на пять минут вдвоем?

— Ну да, конечно.

Рик направился к двери, но Брум, все еще сверля глазами Меган, вскинул руку. Рик остановился.

— Слушай, вообще-то у меня к тебе просьба.

— Да?

— У нас ведь есть портрет Стюарта Грина с поправкой на возраст?

— Есть.

— Пририсуй к нему выбритую голову, козлиную бородку и серьги в ушах. Сделаешь?

— Естественно. Когда тебе это нужно?

Брум просто нахмурился.

— Ясно. Вчера, — усмехнулся Мейсон.

— Спасибо.

Дождавшись, когда Рик Мейсон выйдет, Меган сразу перешла в наступление:

— Стюарт Грин обрил голову и отпустил бородку? Это вам Лорен сказала?

Брум продолжал молча сверлить ее взглядом.

— Так в чем все-таки дело? — спросила Меган.

Он подошел к ней чуть ближе и, убедившись, что она смотрит ему прямо в глаза, сказал:

— Ну что, будешь и дальше морочить мне голову или расскажешь все-таки о своем старом дружке Рэе Левине?

Делл Флинн принес Марии ее любимые алые розы. Это был ежедневный ритуал.

— Ну, как ты сегодня? — спросил он, опуская цветы в вазу и целуя бывшую жену в холодный лоб.

Сиделка — он никак не мог запомнить ее имени — закатила глаза и вышла из палаты. С самого начала, когда Марию только положили сюда, все сиделки смотрели на него с почтительным обожанием. Подумать только, давно в разводе, а идет на такие жертвы ради женщины, пребывающей в коме. «Что за мужчина! — восхищались они. — Преданный, любящий, заботливый, всепонимающий — настоящий герой».

Персонал всегда держал в палате вазу с водой. Времени много прошло, и все изучили его привычки. Делл поправил букет и подсел к Марии. Он посмотрел в сторону двери и, убедившись, что прикрыта она плотно и никто не подслушивает, заговорил:

— Мария!

По каким-то одному ему ведомым причинам ему хотелось, чтобы она откликнулась. Всегда хотелось.

— Мне бы раньше надо было тебе сказать, но у нас плохие новости.

Он присмотрелся — не изменилось ли выражение ее лица? Нет. Оно давно уже не менялось. Делл обежал палату взглядом. Ни за что не скажешь, что это больница. Ну да, конечно, постоянно попискивает медицинская аппаратура и слышен монотонный шум, который бывает только в подобных заведениях. Но саму палату Делл обставил по-своему. Он принес сюда любимые вещи Марии — плюшевого медвежонка, которого он выиграл, бросая кольца в парке «Шесть флагов», разноцветный ковер индейцев племени навахо, что был куплен, когда он с Марией отдыхал в Санта-Фе, мишень для игры в дротики, которая висела в цокольном этаже старого дома на Дрексел-авеню.

Еще Делл буквально завалил Марию старыми фотографиями: свадьба, первое Рождество после рождения Карлтона, выпускной вечер сына. Любимый снимок Делла был сделан на поле для игры в мини-гольф в Атлантик-Сити, на перекрестке эспланады и Миссисипи-авеню. Они с Марией частенько туда наведывались. По всей длине эспланады были расставлены бронзовые фигурки мальчишек-гольфистов. Марии нравилось там бывать — словно одновременно и в гольф играешь, и по музею ходишь. Однажды Мария положила шар в последнюю лунку одним ударом, и кассир, тот самый малый, что спрашивал у них, какого цвета шар они предпочитают, сфотографировал их — они улыбались так, словно не игру, за которую никаких призов не полагается, выиграли, а поездку на Гавайи.

Именно на этой фотографии задержал взгляд Делл, а потом, повернувшись к Марии, сказал:

— Это касается Карлтона.

Ни малейшей реакции.

Полтора года назад пьяный водитель проехал на красный и врезался в машину, за рулем которой сидела Мария. Было уже поздно. Мария ехала в круглосуточную аптеку за рецептом для Карлтона. Таков, по суждению Делла, удел одиноких женщин. Если бы они по-прежнему были вместе, если бы вопреки дурацкому упрямству Мария простила его, ни за что в жизни она не поехала бы одна так поздно, и все было бы хорошо: они по-прежнему ходили бы на мини-гольф, а потом играли в покер у «Цезаря», или ели бифштекс у «Галахера», или заказывали на двоих плетенку с пирогами на эспланаде. Но все это он давно профукал.

— Карлтон исчез, — сказал Делл, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Никто не знает, что с ним случилось. Полиция разыскивает его, но ты ведь сама понимаешь: этого мало. Так что я нанял кое-кого. Ты знаешь эту публику, и, наверное, тебе это не понравилось бы, но ведь если речь о нашем мальчике, ты сама кому угодно горло перегрызла бы, разве не так?

И вновь молчание. Врачи давно сказали Деллу, что надеяться не на что. Мозг мертв. Одни настаивали, что необходимо дать ей спокойно уйти. Другие — тоже, кто мягко, кто настойчиво — повторяли это Деллу. Сестра Марии даже пыталась обратиться в суд, чтобы попечение о здоровье больной было передано ей, но Мария давно назначила распоряжаться всем его, и ничего у сестры не вышло. Всем не терпелось вытащить вилку из розетки. Все твердили, что жестоко оставлять ее жить вот так, как сейчас, день за день, месяц за месяцем, а может, и год за годом.