Ю Несбё - Спаситель

«Да, но…»

«Давайте встретимся в «Лакомке», в восемь».

«А что это — «Лакомка»?»

Она невольно улыбнулась.

«Ресторан во Фрогнере. Таксисты знают, где это».

«Если речь о Фрогнере, я доберусь на велосипеде».

«Хорошо. Тогда до встречи».

Она пригласила на совещание Мадса и свекра, доложила о результатах.

«Похоже, ключ ко всему — этот их консультант, — сказал свекор, Алберт Гильструп. — Если мы привлечем его на свою сторону, недвижимость будет нашей».

«Но я же говорю, он вообще не заинтересован в цене, какую мы заплатим».

«Отнюдь», — отрезал свекор.

«Нет!»

«Речь об Армии спасения. Там он может сколько угодно размахивать своим моральным флагом. Надо обратиться к его собственной алчности».

Рагнхильд покачала головой: «С ним это не пройдет, он… он не из таких».

«У всех есть своя цена, — сказал Алберт Гильструп с огорченной улыбкой и помахал у нее перед глазами пальцем, туда-сюда, точно маятник метронома. — Армия спасения выросла из пиетизма, а пиетизм был у людей практичных подходом к религии. Поэтому он приобрел такую популярность здесь, на скудном Севере: сперва хлеб, потом молитва. Предлагаю два миллиона».

«Два миллиона? — Мадс аж задохнулся. — За… за согласие продать?»

«Только если продажа состоится, разумеется. No cure, no рау ». [29] Английская поговорка: «Излечил — получил».

«Все равно сумма безумная», — запротестовал сын.

Не глядя на него, свекор ответил: «Безумие тут только в одном, а именно в том, что оказалось возможно сократить фамильное состояние, когда все было на подъеме».

Мадс Гильструп дважды открыл и закрыл рот, беззвучно, как рыба в аквариуме.

«У этого консультанта не хватит духу торговаться о цене, если он сочтет первое предложение слишком низким, — сказал свекор. — Надо нокаутировать его с первого удара. Два миллиона. Что скажешь, Рагнхильд?»

Рагнхильд медленно кивнула, устремив взгляд в окно, потому что была не в силах смотреть на мужа, который, повесив голову, сидел в тени, куда не достигал свет настольной лампы.

Юн Карлсен уже сидел за столиком и ждал, когда она вошла в ресторан. Выглядел он меньше, чем ей запомнилось, наверно, оттого, что был не в форме, а в мешковатом костюме, купленном, скорее всего, во «Фретексе». А может, чувствовал себя неловко в фешенебельном ресторане. Вставая, чтобы поздороваться с нею, он опрокинул вазу с цветами. Сообща они спасли цветы, и оба рассмеялись. Потом поговорили о том о сем. Когда он спросил, есть ли у нее дети, она только покачала головой.

Есть ли дети у нее? Нет. Так, но, может, у него есть… Нет-нет.

Мало-помалу разговор зашел о недвижимости Армии спасения, но она заметила, что аргументирует без обычного азарта. Он вежливо улыбался, потягивая вино. Она увеличила предложение на десять процентов. Он покачал головой, по-прежнему улыбаясь, и сделал ей комплимент по поводу ожерелья, которое выгодно оттеняло ее кожу.

«Подарок мамы», — непринужденно солгала она. И подумала, что вообще-то он смотрит на ее глаза. На голубые радужки и чистые белки.

Предложение о личном вознаграждении в размере двух миллионов она сделала между горячим и десертом. Посмотреть ему в глаза ей не удалось, потому что он молча глядел в бокал с вином, только внезапно побелел как мел.

В конце концов он тихо спросил: «Это ваша собственная идея?»

«Моя и моего свекра». Она заметила, что дыхание у нее участилось.

«Алберта Гильструпа?»

«Да. Кроме нас двоих и моего мужа, больше никто об этом не узнает. Для нас чревато не меньшим ущербом, чем… чем для вас, если информация просочится».

«Я что-то сказал или сделал?»

«Простите?»

«Что дало вам и вашему свекру повод думать, будто я соглашусь на сребреники?»

Он поднял взгляд, и Рагнхильд почувствовала, что краснеет. Впервые за много лет.

«Откажемся от десерта?» Он взял салфетку с колен, положил на стол рядом с тарелками.

«У вас есть время подумать, прежде чем дать ответ, Юн, — пробормотала она. — Подумать о себе. Ведь это шанс осуществить мечты».

Слова фальшью резанули даже ее собственное ухо. Юн сделал официанту знак принести счет.

«И какие же это мечты? Мечты стать коррупционером, мерзким отступником? Разъезжать в шикарном автомобиле, меж тем как все человеческое в тебе лежит в руинах. — Его голос дрожал от гнева. — Такие у вас мечты, Рагнхильд Гильструп?»

Она не сумела ответить.

«Я слепец, — сказал он. — Знаете, когда я вас увидел, я думал, что… что вижу совсем другого человека».

«Вы увидели меня», — прошептала она, чувствуя, что ее охватывает дрожь, та же, что в лифте.

«Что?»

Она продолжала, уже громче: «Вы увидели меня. А сейчас я вас оскорбила. Мне очень жаль».

Повисло молчание, и ей казалось, будто она погружается в воду, где чередуются холодные и горячие слои.

«Давайте забудем все это, — сказала она, когда подошедший официант выхватил карточку у нее из рук. — Это не важно. Для нас с вами. Пойдемте в парк, погуляем».

«Я…»

«Пожалуйста!»

Он с удивлением смотрел на нее.

В самом деле?

Как этот взгляд — он же видел всё — мог удивиться?

Рагнхильд Гильструп глядела в окно холменколленской виллы на темный прямоугольник далеко внизу. Фрогнерпарк. Там началось это безумие.

Минула полночь, автобус запаркован в гараже, и Мартина чувствовала приятную усталость, но и удовлетворение. Она стояла на тротуаре возле Приюта, на узкой темной Хеймдалсгата, ждала Рикарда, который пошел за машиной, как вдруг за спиной хрустнул снег.

— Привет.

Она обернулась, сердце замерло — в свете единственного уличного фонаря виднелся силуэт крупной фигуры.

— Не узнаёте?

Сердце стукнуло раз. Другой. Третий, четвертый. Она узнала голос.

— Что вы здесь делаете? — спросила она, надеясь, что по голосу не слышно, как она испугалась.

— Узнал, что сегодня вечером вы работаете в автобусе и что около полуночи его паркуют здесь. В деле, как говорится, произошел сдвиг. Я кое о чем поразмыслил. — Он стал так, чтобы свет падал ему на лицо, которое выглядело жестче и старше, чем ей запомнилось. Странно, как много всего можно забыть за сутки. — И у меня возникли вопросы.

— Не терпящие отлагательства? — спросила она, улыбнулась и заметила, что лицо полицейского смягчилось.

— Вы кого-то ждете? — спросил Харри.

— Да. Рикард отвезет меня домой.

Она взглянула на сумку на плече полицейского. Сбоку надпись «ЙЕТТА», но на вид до того старая и изношенная, что к модному ретро отношения никак не имеет.

— Вам надо купить новые стельки для кроссовок, которые у вас в сумке, — сказала она.

Он недоуменно посмотрел на нее.

— Не надо быть Жаном Батистом Гренуем, чтобы учуять запах, — сказала она.

— Патрик Зюскинд. «Парфюмер».