Ю Несбё - Спаситель

Внезапно она разжала объятия, прошептала на ухо:

— Не открывай глаза.

Харри откинул голову назад, борясь с соблазном положить руки ей на бедра. Секунда, другая, третья. Мягкая ткань коснулась руки, когда ее рубашка соскользнула на пол.

— Можешь открыть глаза, — шепнула она.

Харри повиновался. И замер, глядя на нее. Лицо боязливое и одновременно полное ожидания.

— Ты такая красивая, — сказал он странно сдавленным голосом. Полным смятения.

Она сглотнула. Потом лицо осветила торжествующая улыбка.

— Подними руки! — скомандовала она. И стянула с него футболку. — Ты ужасный. Красивый и ужасный.

Харри пронзила сладкая боль, когда она куснула его сосок. Одну руку она завела за спину, просунула ему между бедер. Он чувствовал на шее ее учащенное дыхание, меж тем как другой рукой она взялась за пряжку ремня. Положил руку на изгиб ее поясницы. И тут только ощутил, что она непроизвольно дрожит, едва заметно, что вся напряжена, но старается скрыть дрожь. Ей страшно.

— Погоди, Мартина, — прошептал Харри. — Ты правда хочешь? Отдаешь себе отчет, во что ввязываешься?

С судорожным вздохом она выдавила:

— Нет, а ты?

— Нет. Так, может быть, нам не стоит…

Девушка выпрямилась. Посмотрела на него, с обидой, с отчаянием:

— Но я… я же чувствую, что ты…

— Да. — Харри погладил ее по волосам. — Я хочу тебя. С тех самых пор, как увидел в первый раз.

— Правда? — Она взяла его руку, приложила к своей горячей, разрумянившейся щеке.

Харри улыбнулся:

— Ну, может, во второй.

— Во второй?

— О'кей, в третий. Хорошая музыка требует времени.

— А я хорошая музыка?

— Вру. Все-таки в первый. Но это не означает, что я легкомысленный. Согласна?

Мартина улыбнулась. Потом начала смеяться. Харри тоже. Она уткнулась лбом ему в грудь. Смеялась взахлеб, стуча кулачком по плечу, и только когда по коже побежали ручейки слез, Харри сообразил, что она плачет.

Юн проснулся оттого, что замерз. Так он решил. В квартире Роберта было темно, и другого объяснения он не нашел. Но вот в мозгу ожили воспоминания, и он смекнул: то, что он принял за последние обрывки сна, вовсе не сон, а реальность. Он действительно слышал, как в замке повернулся ключ и дверь отворилась. И сейчас в комнате кто-то дышит.

С ощущением дежавю, повторяющегося кошмара, он стремительно повернулся.

У кровати стоял человек.

Юн задохнулся, когда клыки смертельного страха вонзились в плоть, вгрызлись до костей. Он был на все сто процентов уверен, что этот человек желает его смерти.

— Stigla sam , — сказал пришелец.

Юн знал не очень много хорватских слов, но кой-чего все-таки нахватался в Вуковаре, достаточно, чтобы понять: «Я здесь».

— Ты всегда был одиночкой, Харри?

— Пожалуй.

— Почему?

Харри пожал плечами:

— Я никогда не отличался особой общительностью.

— И всё?

Харри выпустил к потолку колечко дыма, чувствуя, как Мартина обнюхивает его свитер и шею. Они лежали в спальне на кровати, она под периной, он на перине.

— Бьярне Мёллер, мой бывший начальник, говорит, что такие, как я, выбирают путь наибольшего сопротивления. По его словам, все дело в нашей «окаянной натуре». Поэтому в итоге мы всегда остаемся в одиночестве. Не знаю. Я люблю быть один. И возможно, мало-помалу полюбил себя в образе одиночки. А как насчет тебя?

— Лучше ты рассказывай.

— Почему?

— Не знаю. Мне нравится слушать, как ты говоришь. Интересно, как можно любить себя в образе одиночки?

Харри глубоко затянулся. Задержал выдох, думая, как было бы здорово, если б он умел выдуть из дыма фигуры, которые бы все объяснили. Потом все-таки выдохнул и хрипло прошептал:

— По-моему, необходимо найти в себе что-нибудь достойное любви, иначе не выжить. Кое-кто говорит, одиночество асоциально и эгоистично. Зато ты независим и никого не потянешь за собой, если пойдешь на дно. Многие боятся одиночества. А меня оно делало свободным, сильным и неуязвимым.

— Сильным? Одиночество?

— Да. Как говорил доктор Стокман: «Самый сильный человек на свете — это тот, кто наиболее одинок!» [53] Ибсен Г. Враг народа. Перевод А. и П. Ганзен.

— Сперва Зюскинд, теперь Ибсен?

Харри фыркнул.

— Эти строки обычно цитировал мой отец. — И со вздохом добавил: — Когда мама была жива.

— Ты сказал: делало тебя неуязвимым. А теперь уже нет?

Пепел сигареты упал на грудь, но Харри не стал его смахивать.

— Я встретил Ракель и… Олега. Они привязали меня к себе. И я вдруг осознал, что и в моей жизни есть другие люди. И они нужны мне. — Харри снова затянулся, огонек сигареты ярко вспыхнул. — Хуже того, возможно, и я нужен им.

— Ты потерял свободу?

— Да. Да, я потерял Свободу.

Оба лежали, молча глядя в темноту.

Мартина ткнулась носом ему в плечо.

— Ты очень их любишь, правда?

— Правда. — Харри притянул ее к себе. — Я их люблю.

Когда она заснула, Харри тихонько встал, укутал ее периной. Взглянул на ее часы. Ровно два ночи. Вышел в коридор, надел сапоги, отпер дверь и вышел в звездную ночь. По дороге в уборную присматривался к следам, пытаясь припомнить, шел ли снег с воскресного утра.

Света в уборной не было, но он зажег спичку и сориентировался. А пока спичка догорала, увидел две буквы, вырезанные на стенке под пожелтевшим портретом монакской княгини Грейс. И подумал в темноте, что кое-кто сидел здесь, как он сейчас, с ножиком в руках и старательно вырезал незатейливое объяснение: «Р. + М.».

Выйдя из уборной, он заметил движение возле сенного сарая. И замер. В ту сторону вели следы.

Харри помедлил. Вот оно, опять. Ощущение, что сию минуту что-то произойдет, что-то предопределенное, чему он не может воспрепятствовать. Сунул руку за дверь уборной, схватил лопату, которую там приметил. И зашагал по следам к углу сарая.

Остановился там, покрепче обхватил черенок. Собственное дыхание гремело в ушах. Он перестал дышать. Вот сейчас. Сейчас. Харри выскочил из-за угла, с лопатой наперевес.

Впереди, по ослепительно белому снегу, волшебно сверкающему в свете луны, бежала к лесу лисица.

Он грузно привалился к стене сарая, судорожно перевел дух.

Когда в дверь застучали, он машинально отпрянул назад.

Неужели его обнаружили? Человек по ту сторону двери не должен сюда войти.

Он проклинал собственную неосторожность. Бобо отругал бы его за такой непрофессионализм.

Дверь заперта, но все же он огляделся по сторонам, высматривая, чем бы воспользоваться, если пришелец как-то сумеет ворваться в квартиру.

Нож. Хлебный нож Мартины, которым он только что резал хлеб. На кухне.

Новый стук в дверь.

Еще есть пистолет. Без патронов, конечно, хотя напугать разумного человека вполне может.

Проблема в том, что он сомневался в разумности пришельца.