Татьяна Степанова - Девять воплощений кошки

– У меня там подруга, – ответила Катя. И нагло, хотя у нее тряслись все поджилки, полезла первой в генеральский джип. Участкового Миронова, как он ни настаивал, с собой не взяли. Елистратов велел ему «лечить руку» в приказном порядке.

Эти мгновения, пока они ехали с Петровки на Волхонку по запруженным машинами бульварам в прозрачных сумерках майского вечера… Сначала с включенными на полную мощность полицейскими сиренами, а затем выключив их на подъезде к метро «Кропоткинская».

На первый взгляд вокруг музея – толпа и ажиотаж. И еще это огненное шоу – жонглеры из цирка показывали класс во дворе музея с огненными факелами и шарами.

Но затем Катя увидела и нечто иное – черные микроавтобусы, припаркованные со стороны Знаменки – саперы-взрывотехники уже прибыли и лишь ждали команды. И сотрудники полиции управления охраны правопорядка, рассредоточенные в толпе, тоже лишь ждали команды.

Катя вместе с Елистратовым и членами опергруппы вошла в музей через служебный вход. Тут же к ним присоединился невысокий мужчина в гражданской одежде – в спецовке, под ней, однако, угадывался бронежилет. Консультант отдела взрывотехников. Следом прошли еще какие-то люди – тоже в штатском, с оборудованием в сумках. Елистратов коротко посовещался с ними, и они мигом куда-то все делись, рассредоточились.

Катя гадала – кто это: эксперты-криминалисты, оперативники или снайперы СОБРа? И что там у них за оборудование – не снайперские ли оптические винтовки, которые до поры до времени нельзя показывать при таком стечении народа?

Из вестибюля прошли к подножию главной лестницы.

И лишь тут Катя поняла, как полон сегодня музей.

Никогда прежде ничего подобного за все дни, что они провели тут с Анфисой…

К Елистратову подошли охранники и сотрудники службы безопасности музея, он и с ними коротко посовещался.

– Сейчас они перекроют доступ посетителей, – Елистратов комкал в кулаке мокрый платок. – Мы в Египетский зал. Не все. Я пойду и…

Консультант-взрывник кивнул, показывая, что и он идет.

– Я с вами. Там Анфиса. И потом, Шумякова меня знает… Лучше, если рядом с вами, Алексей Петрович, там буду я, – Катя говорила это все, а сама…

Язык молол, что называется…

А сама она была вся как натянутая струна и одновременно точно во сне.

– Остальные знают, кто где находится и как действует в чрезвычайной ситуации, – Елистратов оглядел группу захвата. – Заходите двумя группами, со стороны зала Трои и вслед за мной. Модель – задержание в ходе беседы, моего с ней разговора. Все, с богом!

Они двинулись в Египетский зал.

И Ладья Вечности…

Яркая – синяя, красная, блещущая позолотой, не потускневшая от времени, выплыла навстречу, словно искушая в последний раз:

Поднимайтесь на борт.

Плывем все вместе в Ночь, что вот-вот увенчает собой День.

Ты в сердце моем, и нет ничего другого… Ты время жизни… До самого захода твоего… до конца все глаза обращены к тебе…

– Эти строки, дорогие мои друзья, этот гимн, сочиненный четыре тысячи лет назад…

Катя услышала ликующий, чуть дребезжащий старческий голос Виктории Феофилактовны, читавшей египетский гимн экскурсантам.

И увидела лейтенанта Дитмара.

Колонны в форме папирусов из желтого песчаника, выраставшие словно из-под земли. И гранитный барельеф. И Василису Одоевцеву в черном парике.

И засохший цветок лотоса из древнего венка.

А потом она увидела Анфису – у окна.

За спиной смотрительницы Арины Шумяковой.

Взор той был обращен к дверям Египетского зала на них: на Елистратова, на консультанта в рабочей спецовке, на Катю. Затем медленно она обернулась к комнате Мумий и саркофагов, посмотрела в сторону следующего зала, откуда двигались сквозь толпу оперативники группы захвата.

Шумякова сделала шаг назад, совсем заслоняя собой Анфису, почти наступая ей на носки кроссовок. И медленно расстегнула свой мешковатый пиджак.

Под пиджаком – заправленная в юбку белая блузка. И пояс – самый обычный, на котором туристы крепят кошельки.

Только вот у Шумяковой на поясе был не кошелек, а что-то совсем иное.

Небольшой прямоугольный предмет с мигающим красным индикатором. Она положила на этот предмет ладонь.

– Добро пожаловать, – громко, перекрывая гул голосов, сказала она. – Я давно вас жду.

Все находившиеся в зале обернулись на ее голос. Виктория Феофилактовна умолкла.

Елистратов… поднял руку в предупреждающем жесте.

Катя… остановилась, ощутив внезапную слабость и страх.

– Ой, Арина Павловна, вы мне на ногу наступили, плохая примета, а то поссоримся, – голос Анфисы, опустившей камеру…

Люди в зале задвигались.

– Всем стоять на месте, – громко, повелительно объявила Шумякова.

– Граждане, посетители музея, прошу вас всех оставаться на местах и сохранять спокойствие, – сказал Елистратов.

По его тону Катя поняла – они проиграли. Фактор внезапности, на который они все уповали, не сработал. План «быстрого тихого задержания» в одно мгновение полетел ко всем чертям.

– Что происходит? – спросил удивленно кто-то из посетителей. – Это шоу? Перформанс?

– Да, это перформанс. Мой перформанс для вас, – громко ответила Шумякова. – Для особо любопытных объявляю: здесь в музее я поставила F42D1.

– Профи, – шепнул одними губами консультант-взрывотехник Елистратову. – Это электронный детонатор для подрыва нескольких зарядов с временны́м интервалом. На ней самой взрывчатки нет. Это не пояс смертника, это гораздо хуже. У нее дистанционный пульт, сенсорный. Уговаривайте, тяните время, просите отпустить заложников. Могут быть большие жертвы. Надо вывести людей из здания.

– Арина Павловна, о чем вы? Что все это значит? – спросила Виктория Феофилактовна.

– Меня пришли арестовать за убийства, и я к этому давно готова. Я взорву и себя, и музей, и всех вас.

Катя ждала, что все закричат, замечутся в панике среди витрин и колонн. Но стояла такая пронзительная тишина…

Так тихо может быть лишь в Нижнем царстве…

– Граждане, сохраняйте спокойствие! – Елистратов выступил вперед.

– Стойте, не двигайтесь, – приказала ему Шумякова. – Анфиса, вы у меня за спиной. Что же вы не снимаете? Забыли про камеру? Смотрите, какие у них у всех лица, какие они все тихие, покорные. Готовы слушать… такие внимательные, никто не отворачивается… Вы хотите шарахнуть меня своей камерой по башке, да? Сзади? Здесь у меня сенсорный пульт… Даже одно непроизвольное движение пальца, когда вы меня ударите по голове, и… Бах!

Анфиса, стоящая сзади, опустила камеру, которую хотела использовать как камень.

– Так-то лучше, – Шумякова не оборачивалась. Говорила так, словно имела глаза на затылке.