Хеннинг Манкелль - Ищейки в Риге

Она сказала, что в церкви они в безопасности, насколько это теперь возможно. Местный священник был близким другом Карлиса Лиепы и без колебаний предоставил Байбе убежище, когда она попросила о помощи. Валландер рассказал о своем ощущении, что полковники уже выследили его и притаились где-то в темноте.

— А зачем им скрываться? — возразила Байба. — Люди такого сорта не привыкли таиться, когда намереваются схватить и наказать людей, угрожающих их существованию.

Валландер сознавал, что она, скорее всего, права. Вместе с тем он не сомневался, что полковников в первую очередь интересовало завещание, их пугали собранные майором доказательства, а не вдова и безобидный, по их мнению, шведский полицейский: ведь они, возможно, еще не догадались, что он объявил им тайную вендетту.

Он понимал, что отчаяние Байбы в равной степени объясняется как смертью Инесе и остальных друзей, так и тем, что она не может сообразить, куда майор спрятал свое завещание. Она перебрала все мыслимые возможности, попыталась рассуждать, как рассуждал бы муж, но решения все равно не нашла. Она сбила кафель в ванной и вспорола обивку на мебели, но нигде ничего не обнаружила, кроме пыли и мышиных скелетов.

Валландер пытался ей помочь. Они сидели за столом друг против друга, пили чай, и от света керосиновой лампы под мрачными церковными сводами стало уютно и тепло. Больше всего Валландер хотел бы обнять ее и разделить ее скорбь. Опять возникло желание взять ее с собой в Швецию. Но он догадывался, что она никогда не примет его предложения, во всяком случае, сейчас, после убийства Инесе и других друзей. Она скорее умрет, чем откажется от мысли найти завещание, которое должен был оставить ее муж.

Вместе с тем он приглядывался к третьей возможности: а что, если у притаившихся ищеек есть свои соображения? Если все так, как он предполагает, то в темноте их караулит не только враг, но и враг врага. «Кондор и чибис, — думал он; — я по-прежнему не знаю, у кого какое оперение. Но, может быть, чибис знает кондора и хочет уберечь намеченную им жертву?»

Ночь в церкви превратилась в путешествие туда, не знаю куда. Чтобы найти то, не знаю что. Сверток в коричневой бумаге? Сумка? Валландер не сомневался: майор был мудрым человеком и понимал, что тайник не представляет никакой ценности, если выбран слишком тщательно. Чтобы проникнуть в мир решительного майора, он должен больше знать о нем и о Байбе. Он задавал вопросы, которые не хотел задавать, но она вынуждала его, требовала, чтобы он не стеснялся.

С ее помощью он проник в их жизнь вплоть до самых интимных деталей. В какие-то моменты им начинало казаться, что они вышли на след. Но потом выяснялось, что Байба уже рассматривала эту возможность и убедилась, что след никуда не ведет.

В половине четвертого утра он был готов сдаться. Усталыми глазами он рассматривал ее изможденное лицо.

— Что еще остается? — спросил он, обращаясь как к ней, так и к самому себе. — Где еще можно искать? Тайник должен быть где-то, в каком-то помещении. Неподвижное помещение, водонепроницаемое, огнеустойчивое, которое невозможно обокрасть. Что остается?

Он заставил себя рассуждать дальше.

— А в вашем доме есть подвал? — спросил он.

Она покачала головой.

— О чердаке мы уже говорили. Мы перевернули всю квартиру. Дачу твоей сестры. Дом его отца в Вентспилсе. Подумай, Байба. Должна быть еще какая-нибудь возможность.

Он видел: она на грани истерики.

— Нет, — сказала она. — Больше ничего нет.

— Не обязательно искать в доме. Ты рассказывала, что вы иногда ездили на побережье. Был ли какой-нибудь камень, на котором вы обычно сидели? Где вы разбивали палатку?

— Это я уже рассказала. Я знаю, что Карлис никогда бы ничего там не спрятал.

— Вы действительно разбивали палатку на одном и том же месте? Восемь лет подряд? Может быть, в какой-то раз вы выбрали другое место?

— Нам обоим нравилось испытывать радость возвращения.

Она хотела идти дальше, но он все время тянул ее назад.

Он подумал, что майор никогда бы не выбрал случайный тайник. Место, которое он выбрал, непременно должно быть частью их общей истории.

Он опять начал сначала. Керосин в лампе был на исходе, но Байба зажгла церковную свечу, капнув стеарином на бумагу. Затем они еще раз проговорили их с майором совместную жизнь. Валландеру казалось, что от изнеможения Байба вот-вот упадет в обморок, непонятно, когда она последний раз спала, и он пытался взбодрить ее, изображая несуществующий оптимизм. Они опять начали с их общей квартиры. Не могла ли она, несмотря ни на что, упустить какую-нибудь возможность? Дом ведь состоит из бесчисленного числа пустот .

Он как бы тянул ее за собой из комнаты в комнату. В конце концов она так устала, что стала выкрикивать свои ответы.

— Такого места нет! — кричала она. — У нас был только один дом, и все время, кроме лета, мы проводили в нем. Днем я была в университете, а Карлис уезжал в Управление внутренних дел. Никаких следов или улик нет. Карлис, наверное, думал, что бессмертен.

Валландер понял, что ее ярость адресована покойному мужу. Этот вопль напомнил ему о прошлогоднем событии, когда в Швеции жестоко убили беженца из Сомали и Мартинссон пытался успокоить отчаявшуюся вдову.

Мы живем в эпоху вдов, думал он. Обители вдов и страха — вот наши дома.

Внезапно он встрепенулся. Байба тотчас поняла, что ему пришла совершенно новая мысль.

— Что такое? — прошептала она.

— Погоди-ка, — отозвался он. — Я должен подумать.

Неужели это возможно? Он вертел мысль так и эдак, пытался отбросить ее, как пустую игру воображения. Но не смог.

— Я хочу задать один вопрос, — медленно произнес он. — И хочу, чтобы ты ответила не задумываясь. Я хочу, чтобы ты ответила с ходу. Если начнешь размышлять, ответ может оказаться неправильным.

Байба напряженно смотрела на него сквозь пламя свечи.

— А мог Карлис выбрать самый немыслимый из всех тайников, — спросил он. — В Управлении внутренних дел?

И заметил, как заблестели ее глаза.

— Да, — тут же ответила она. — Он мог бы это сделать.

— А почему?

— Карлис был такой. Это в его духе.

— Где?

— Не знаю.

— Его собственный кабинет исключается. Он что-нибудь говорил о здании УВД?

— Он считал его отвратительным. Как тюрьма. Оно и есть тюрьма.

— Подумай, Байба. Может быть, он выделял какой-нибудь кабинет? Который что-то значил для него, что-то особенное? Был ему отвратительнее других? Или который он, наоборот, даже любил?

— От комнат для допросов ему часто становилось плохо.

— Там нельзя ничего спрятать.

— Кабинеты полковников он ненавидел.

— Там он тоже не мог ничего спрятать.

Она так крепко задумалась, что закрыла глаза.