Хеннинг Манкелль - Убийца без лица

— Отцу лучше на меня не смотреть, — сказал Курт Валландер. — Я подожду тебя в машине.

Сестра уже навестила отца днем. Он был по-прежнему сонлив, но, увидев дочь, оживился.

— По-моему, он не помнит, что было той ночью, — сказала она. — Может, это и к лучшему.

Валландер дожидался сестру в машине. Он закрыл глаза и поставил «Севильского цирюльника». Когда она открыла дверцу, он вздрогнул. По-видимому, задремал.

Они поехали в дом отца в Лёдерупе.

Курт Валландер видел, что сестра вне себя от увиденного. Они выкинули протухшие остатки еды, убрали грязную одежду.

— Как могло так получиться? — сказала она, и он почувствовал в ее голосе осуждение.

Может быть, она права, и он мог делать для отца больше? По крайней мере, раньше обнаружить признаки деградации.

Они купили продуктов и поехали к нему на Мариагатан. За ужином они говорили об отце.

— В доме престарелых он просто-напросто умрет, — сказала Кристина.

— А как быть? — спросил Курт. — У меня он жить не сможет. И у тебя не сможет. В Лёдерупе тоже. Что остается?

Договорились на том, что лучше всего жить отцу, как он жил, но надо поговорить с социальными службами, чтобы обеспечили ему помощь по хозяйству и присмотр.

— Отец никогда меня не любил, — сказал Валландер, наливая себе кофе.

— Это не так.

— Так — после того, как я решил стать полицейским.

— Может быть, ты разбил его мечту. Наверное, он видел тебя кем-то другим.

— Но кем? Он же никогда ничего не говорил.

Валландер постелил сестре на диване.

Теперь, когда они закончили говорить об отце, он стал рассказывать ей о своих проблемах. И вдруг почувствовал, что взаимное доверие, которое было между ними раньше, исчезло.

Мы слишком редко встречаемся, подумал он. Она даже не спросит, почему мы разошлись с Моной.

Он достал бутылку коньяка. Там еще оставалась добрая половина.

Кристина отрицательно покачала головой, и он налил себе.

В вечерних новостях говорили почти исключительно о Вальфриде Стрёме. О Рюне Бергмане — ни слова. Валландер знал: это потому, что тот — бывший полицейский. Наверное, начальник Управления государственной полиции из кожи вон лезет, лишь бы напустить побольше тумана и скрывать, кто такой Рюне Бергман, так долго, как только можно.

Но рано или поздно все станет известно.

Как только закончились новости, зазвонил телефон. Курт попросил сестру ответить.

— Спроси, кто говорит, а потом посмотришь, дома ли я.

— Какая-то дама по фамилии Бролин, — сказала она, вернувшись из прихожей.

Он с трудом поднялся со стула и взял трубку.

— Надеюсь, я тебя не разбудила.

— Нет, что ты. У меня в гостях сестра из Стокгольма.

— Я только хотела сказать, что ты в этом деле был просто выше всяких похвал.

— Нам просто повезло.

Почему она звонит, подумал Валландер, и вдруг решился.

— Может быть, выпьем что-нибудь?

— С удовольствием, — сказала она с ноткой удивления. — А где?

— Сестра сейчас ложится. Может быть, у тебя?

— Отлично.

Он положил трубку и вернулся в гостиную.

— Я вовсе не собираюсь ложиться, — сказала Кристина.

— Я имел в виду, что тебе не стоит меня ждать. Я не знаю, когда вернусь.

Вечер был холодный, и дышалось легко. Он свернул на Регементсгатан и вдруг почувствовал, как легко у него на душе. Они нашли убийц за 48 часов. Теперь можно сосредоточиться на Ленарпе. «Ты был выше всяких похвал». Он знал, что так оно и есть.

Он доверился интуиции, действовал быстро и решительно, и это дало свои плоды.

Он вздрогнул, вспомнив сумасшедшую погоню на грузовике с лошадьми. И все равно его не покидало чувство легкости и удовлетворения.

Он нажал кнопку домофона, Аннет жила на втором этаже дома, построенного еще в начале XX века. Большая квартира, но мебели мало. У стены стояло несколько еще не повешенных картин.

— Джин с тоником? — спросила она. — У меня не слишком большой выбор.

— Прекрасно, — сказал он. — Подойдет все что угодно. Лишь бы покрепче.

Она села на диван напротив него и подобрала под себя ноги. Он опять подумал, что она очень красива.

— А ты знаешь, какой у тебя вид? — спросила она со смехом.

— Ты не первая об этом спрашиваешь, — ответил он.

Тут он вспомнил Класа Монсона. Парень ограбил магазин, а Аннет Бролин не подписывает ордер на арест. Не стоило сейчас говорить о работе, но он не удержался.

— Клас Монсон, — сказал он. — Помнишь такого?

Она кивнула.

— Ханссон жалуется, говорит, ты считаешь, что предварительное следствие проведено неудовлетворительно. И не подписываешь ордер.

— И в самом деле неудовлетворительно. Недостаточные доказательства, показания свидетелей неубедительны. Было бы служебной ошибкой с моей стороны подписать этот ордер.

— Следствие как следствие, не хуже других, — сказал Валландер. — И потом, ты забываешь существенный факт.

— Какой?

— Что он действительно ограбил магазин. И уже не в первый раз.

— Так проведите следствие как положено.

— Мне не кажется, что рапорт так плох. Если мы отпустим Монсона, он совершит новое преступление.

— Но мы не можем хватать людей просто так.

Валландер пожал плечами.

— А ты подпишешь, если мы добавим свидетельских показаний?

— Это будет зависеть от того, что они скажут.

— Откуда такое упрямство? Клас Монсон виновен. Если мы его еще чуть-чуть прижмем, он признается. Но если он поймет, что может улизнуть, то не скажет ни слова.

— Прокурору положено быть упрямым, — улыбнулась она. — Иначе представляешь, что будет с правовыми гарантиями в этой стране?

Курт Валландер почувствовал, что выпивка придала ему строптивости.

— Этот вопрос с тем же успехом может задать любой деревенский полицейский. Когда-то я думал, что профессия полицейского заключается в том, чтобы охранять спокойствие и собственность граждан. Вообще-то говоря, я и сейчас так считаю. Но я вижу, что понятие «правовые гарантии» становится пустым звуком. Вижу, что молодых ребят, совершивших преступление, более или менее поощряют продолжать в том же духе. Никто не вмешивается. Всем плевать, что переживают жертвы насилия. И становится все хуже и хуже.

— Я как будто слышу своего отца, — сказала она с улыбкой. — Он судья на пенсии. Настоящий реакционный чиновник.

— Все может быть. Наверное, я консервативен. Но я говорю то, что думаю, и о том, что вижу. И я могу понять, почему иногда люди принимаются сами вершить правосудие.

— Ты хочешь сказать, что можешь понять фанатиков, которые ни с того ни с сего расстреливают невинного беженца?

— И да и нет. В стране растет неуверенность. Люди запуганы. Особенно на хуторах. Ты скоро поймешь, что у нас здесь есть национальный герой. Человек, которому аплодируют, спрятавшись за задернутыми гардинами. Человек, организовавший референдум в коммуне, и коммуна отказалась принимать беженцев.