Оса Ларссон - Кровь среди лета

Ребекка не ответила.

«Интересно, — подумала она. — Если зверь не выходит из норы, нужна приманка. Немного доверия вполне подойдет. Можно обменять свое признание, словно почтовую марку, на чужую тайну».

— Моя сестра тоже пережила нечто ужасное пять лет назад, — продолжила Петра. — Она нашла сына своих соседей, утонувшего в канаве. Ему было всего четыре года. И с тех пор она…

Она оборвала фразу неопределенным движением руки.

— Ага, вот вы где!

«Карл-Альфред» приближался к ним с двумя бутылками джин-тоника. Одну он протянул Петре, а другую, несколько помедлив, Ребекке. Вероятно, вторая предназначалась для него самого. «Джентльмен», — устало подумала Ребекка, ставя бутылку на скамейку.

Она посмотрела на «Карла-Альфреда», а тот на Петру, которая, в свою очередь, глядела на Ребекку. «Сейчас они выпьют с ней, а потом пойдут заниматься сексом», — решила Ребекка.

Петра должна была почувствовать желание Ребекки сбежать, равно как и то, что разговорить ее не удастся. В этом случае она, конечно, отпустила бы Ребекку и обратилась бы к другим развлечениям. Но она, как видно, выпила слишком много, чтобы сохранить способность рассуждать здраво.

Итак, она склонила голову набок. Ее розовые щеки заблестели.

— И каково это все-таки — убить человека? — спросила Петра.

Ребекка решительно двигалась сквозь толпу пьяных. Нет, она не хочет танцевать. Нет, спасибо, ей ничего не нужно принести из бара. Перекинув сумку через плечо, она направлялась к пирсу.

От Петры и «Карла-Альфреда» ей удалось отвязаться. Она придала лицу задумчивое выражение, уставившись куда-то в темные воды фарватера, и ответила: «Конечно, это ужасно».

А что она должна была ответить? Правду? «Понятия не имею»? «Я не помню»?

Может, ей нужно было рассказать о тех дурацких беседах с психотерапевтом?

От сеанса к сеансу Ребекка улыбалась все шире, пока наконец чуть не разразилась хохотом. А что ей оставалось? Ведь она ничего не помнила. Психотерапевт держался серьезно: что здесь смешного, в самом деле! Они решили сделать перерыв. Этот психотерапевт приглашал Ребекку приходить снова в любое удобное ей время.

Но после того как Ребекка оставила работу, она так и не позвонила ему. Не решилась. Представляла, как она сидит и плачет перед ним, а на его лице появляется выражение сочувствия, словно только что нанесенный слой штукатурки.

Нет, Ребекка сказала Петре чистую правду. С точки зрения нормального человека, это действительно ужасно, тем не менее жизнь должна продолжаться, как бы банально это ни звучало. Потом она извинилась и оставила их. Первые пять минут с ней все было нормально, а потом она вдруг ощутила страшную злобу, такую, что готова была вырвать с корнем дерево. Или, может, навалиться на стену этого особняка и опрокинуть его, словно картонную коробку. И этой парочке еще повезло, что они успели вовремя убраться с набережной. Иначе она непременно столкнула бы их в воду.

Внезапно из-за ее спины вынырнул Монс.

— Что такое? Случилось что-нибудь?

Ребекка не останавливалась.

— Я сматываюсь. Один парень на кухне сказал, что можно взять пластиковую лодку, я сяду на весла.

Монс издал звук, означающий недоверие.

— Ты в своем уме? Куда ты поплывешь в такую темень? И как будешь добираться потом? Останься, что с тобой?

Она остановилась у самого пирса. Обернулась к нему и прорычала сквозь зубы:

— А ты как думаешь? Народ интересуется: каково это — убить человека? Откуда, черт возьми, мне знать! Я ведь ничего не чувствовала и не писала на эту тему стихов. Я… просто так получилось!

— А чего ты на меня кричишь? Я ведь тебя об этом не спрашивал!

— Нет, Монс. — Теперь Ребекка говорила гораздо спокойнее. — Ты не спрашивал, и тебя никто ни в чем не обвиняет.

— Так какого черта! — закричал он.

Но Ребекка уже повернулась и направилась к пирсу.

Монс побежал за ней. Она бросила в лодку сумку и развязала причальный канат.

Монс подыскивал нужные слова.

— Я беседовал с Торстеном, — наконец сказал Веннгрен. — Он хочет взять тебя с собой в Кируну, но я посоветовал ему оставить эту затею.

— Почему же?

— Почему? Мне показалось, поездка в Кируну — последнее, что тебе сейчас нужно.

Ребекка ответила, не глядя на него:

— Предоставь мне решать самой, что мне нужно.

Она понимала, что все внимание окружающих направлено сейчас на нее и Монса. Прочие только делают вид, будто увлечены танцами и беседой. Или ей кажется, что разговоры и смех несколько поутихли? Ну а теперь они, вероятно, обсуждают планы на предстоящую рабочую неделю.

Монс, похоже, тоже это заметил и продолжил несколько приглушенным голосом:

— Прости, я всего лишь беспокоюсь о тебе.

Ребекка прыгнула в лодку.

— Ах беспокоишься! Значит, поэтому ты заставлял меня сидеть, как кукла, на всех этих судебных заседаниях?

— Вот ты теперь как повернула! — прошипел Монс. — Ты ведь сама говорила, что ничего не имеешь против, и я думал, что это хороший способ не потерять связь с коллегами. Выходи из лодки!

— Как будто у меня был выбор! Поставь себя на мое место.

— Хватит об этом! Выходи из лодки и отправляйся спать! Поговорим утром, когда протрезвеешь.

Ребекка сделала шаг в сторону причала. Лодка качнулась. На мгновение Монсу показалось, что она хочет выйти из нее и похлопать его по плечу. Это было бы очень приятно.

— Протрезвею? Я? Это… невероятно!

Ребекка поставила ногу на пирс и оттолкнулась от берега. Веннгрену пришло в голову придержать лодку рукой, но он представил со стороны, как будет держаться за нос, пока не упадет в воду. Ни дать ни взять дядюшка Мелькер! [9] Дядюшка Мелькер — персонаж повести Астрид Линдгрен «Мы — на острове Сальткрока».

Лодка отчалила.

— Так поезжай в Кируну! — закричал Монс вслед Ребекке, уже не заботясь о том, что его все слышат. — Делай что хочешь, мне наплевать!

Лодка исчезла в темноте. До Веннгрена доносился плеск воды и скрип весел в уключинах. Но голос Ребекки как будто звучал совсем рядом и даже громче, чем раньше:

— Скажи мне, что такое может быть хуже всего этого!

Он узнал этот тон: именно так разговаривала с ним Маделене, когда они ссорились. Сначала она будто закипала от сдерживаемого гнева, а он пытался понять, что же сделал не так на этот раз. Обстановка накалялась, и тогда появлялся этот голос, вот-вот готовый перейти в плач. А потом наступало время прощения, если только он соглашался остаться козлом отпущения. По сценарию, который они разработали вместе, ему отводилась роль большого негодяя, а ей — невинного ребенка, ищущего утешения на его груди.

А Ребекка?.. Монс все еще подыскивал слова, которые нужно было прокричать ей вдогонку, пока скрип уключин не смолк вдалеке. Поздно.