Николай Леонов - Мы с тобой одной крови

– Слова говоришь, начальник. – Крячко вырулил на окружную. – Не грызи себя, всех людей охранить и всех убийц достать невозможно.

– Я не про всех, я только о своих собственных пекусь. Чуть глубже копнуть, выясняется, что Артема подставил я, когда снял с компьютера, стал использовать как рядового оперативника.

– Слушай, Достоевский, а ты к бойне в Чечне никаким краем не примазался?

– Все мы той кровью измазаны, все россияне.

– Знаешь, пошел бы ты, господин полковник!.. Я от тебя устал больше, чем от всех смертей, что рядом происходят.

– Извини, Станислав, извини, – сказал Гуров. – Поедем ко мне, помянем парня согласно христианскому обычаю. Ты прав, он свою службу нес исправно, и мы на него обиду держать не смеем...

Особый цинизм происходящего удесятерялся тем, что розыск убийцы Артема Ермакова взяли в свое производство сами убийцы.

На следующий день Гурову позвонил Иона Пантелеевич Доронин.

– Извини меня, Лев Иванович, – сказал он сиплым голосом. – Конечно же, я не прав. Извини.

– Да ладно, случается, – ответил Гуров. – Как здоровье? Что-то ты сипишь больно?

– На кладбище просквозило, затем поддал, теперь отхожу. Может, заглянешь на чашку чая? Помню, при нашем знакомстве я тебя приглашал в гости, чтобы ты взглянул, как жирно живут народные избранники. Я ведь после кончины супруги живу один, сейчас тяжко мне, выбери часок...

– Договорились, сегодня буду, – ответил Гуров, положил трубку, взглянул на Крячко и пояснил: – Доронин... Вроде приболел, на чай зовет.

– Двигай, тортик купить не забудь. Доронин встретил гостя, кутаясь то ли в женский платок, то ли в плед.

– Раздевайся, проходи, мне в прихожей мерзко. – Хозяин ушел в комнату.

Еще только подъехав к дому, расположенному в одном из переулков Замоскворечья, Гуров обратил внимание на грязь и запустение. Подъезд и лестница были не чище, чем переулок и двор. Такие трущобы Гуров в основном видел во времена работы в МУРе.

Снимая пальто, Гуров оглядел маленькую полутемную прихожую, дощатый, некогда крашенный пол, прошел следом за хозяином и оказался в просторной светлой комнате с двумя огромными окнами, высоченным лепным потолком, уставленной старинной мебелью. Гуров не был специалистом, не мог определить, когда сделаны огромный стол, стулья с высокими резными спинками, комод, тоже резного дерева. В такой комнате обязательно должен быть фикус, он и стоял меж двух окон, большой, с яркими глянцевыми листьями.

Доронин сидел в кресле-качалке, подобрав лоскутное одеяло, на столе перед ним лежала ультрасовременная кинокамера.

– Ты по-аглицки понимаешь? Увлекся на старости лет, а чего нажимать, не пойму. – Иона отодвинул яркую книжицу, видимо, инструкцию. – Присаживайся, сейчас чай пить будем, если хочешь, кофе возьми. – Он кивнул на комод. – Я завязал, трезвенник теперь.

Доронин вышел на кухню. Гуров продолжил осмотр комнаты. Обои, видимо, не менялись десятилетиями, на одной из стен висело несколько фотографий. Четыре из них были в старинных рамках красного дерева и, судя по всему – прическам, покрою одежды, позам, в которых их запечатлели фотографы, являли собой мать, отца, бабушку и деда нынешнего депутата. Наверняка это были люди не голубых кровей, но и не крестьяне, все неуловимо походили Друг на друга спокойными лицами и чувством собственного достоинства. Иона был похож больше на деда, чем на отца: тот же хрящеватый нос, редкие волосы тщательно прикрывают лысину.

Одна фотография была сравнительно недавнего происхождения. Некрасивая молодая женщина натянуто улыбалась, но глаза у нее были прекрасные – огромные, с легкой грустинкой. Это, конечно, жена, понял Гуров. Он слышал, что молодая женщина скоропостижно скончалась от инфаркта. Трагедия произошла во время предвыборной кампании Ионы Доронина, и он тогда хотел снять свою кандидатуру. Но друзья и команда поддержки уговорили кандидата не делать этого, справедливо рассуждая, что в такой тяжелый период жизни опасно оставаться одному, а людская суета, дела и заботы, которые и составляют суть предвыборной кампании, помогут Ионе пережить тяжелую потерю.

Гуров услышал шаркающие шаги хозяина и вернулся на свое место. Хозяин принес чайник с кипятком, выставил на стол большие прозрачного фарфора чашки, серебряную сахарницу и тарелочку с печеньем.

Догадываясь, что приглашен в гости не просто так, Гуров пил кофе, помалкивал, предлагая хозяину сделать первый ход: мол, объясни, чего это ты после столь резких высказываний на мировую пошел и чего ты желаешь услышать от меня, грешного?

В конце января морозы пошли на убыль, вскоре погода совсем рассопливилась. Гуров и Крячко, как обычные чиновники, отписывали необходимые бумаги, чуть ли не впервые в жизни привели в порядок свою канцелярию. Гуров чуть ли не ежедневно занимался в спортзале, забавляясь, обыгрывал самолюбивых пацанов в различных прожиманиях, иных упражнениях, прикидываясь старым и немощным. Тренер, ровесник Гурова, в прошлом известный мастер спорта по штанге, знал сыщика не один год и, посмеиваясь, всегда поддерживал полковника в различных розыгрышах.

Крячко вечерами отдыхал душой и телом, восстановил в семье мир и покой, быстро вернул свой животик и округлые щеки на место, а улыбка у него не исчезала и в трудные дни.

Оперативники, привыкшие сутками быть на пределе нервного напряжения, получили передышку. Так во время войны отдыхают солдаты, когда их часть выводят из окопов для переформирования, и люди расслабляются, смеются, хотя прекрасно осведомлены, что завтра, а возможно, и сегодня вечером их вернут в окопы передовой линии.

Дошло до того, что Крячко начал разгадывать кроссворд, а Гуров увлекся маникюром, когда зазвонил давно молчавший телефон.

– В ружье! – прокомментировал звонок Крячко. Гуров отложил пилочку, лизнул палец, снял трубку и только успел сказать:

– Здравствуйте, вас...

Договорить ему не дали, знакомый голос перебил:

– Срочно подъезжай на стоянку перед “Известиями”, – и трубку повесили.

– Накаркал! – Гуров поднялся. – Будь на месте, готовь свое ружье, – схватил пальто и вышел из кабинета.

Машин у “Известий” было, как всегда, много. Гуров только успел воткнуть свои грязные “Жигули” между сверкающими черными “Волгами”, как передняя дверца открылась и рядом уселся полковник Еланчук.

– Здравствуй, рад тебя видеть. – Гуров пожал тонкую руку разведчика. – Я уже подумал...

– Я в Европе, – перебил Еланчук. – Выдворили из Москвы в двадцать четыре часа, звонить тебе запретили, сегодня улетаю назад. Заскочил в контору, мне передали ответ на мой запрос месячной давности. – Он протянул Гурову конверт. – Оказалось, что твой приятель совсем не тот человек, за которого себя выдает. Если ты с данным материалом проколешься, меня мгновенно ликвидируют. Удачи.