Рут Ренделл - Поцелуй дочери канонира

— Пропала. Никто не знает, куда она могла поехать. Она никому не говорила, что уезжает, никому не оставляла никаких указаний или сообщений. Ее никто не видел с вечера вторника.

Старики смотрели телевизор. Ужин, который здесь подавали в пять, уже закончился, для них наступил вечер и приближалось время сна — восемь тридцать, час отбоя.

Перед телевизором выстроились полукругом кресла и коляски. С экрана на престарелых зрителей смотрело грубое лицо, портрет-робот танкредского убийцы. Когда-то, много лет назад, такой тип лица обозначали словами «белокурая бестия». Именно это выражение вспомнила сейчас одна из зрительниц, театральным шепотом обратившаяся к соседу: «Смотри, каков! Настоящая белокурая бестия!»

Бердену она показалась одной из самых живых пациентов дома престарелых «Кинбрук», и он почувствовал облегчение, когда именно к ее стулу подвела его и Барри Вайна встречавшая их сотрудница, усталая худенькая девушка. Старушка огляделась и улыбнулась — когда она поняла, что посетители, кто бы они ни были, пришли именно к ней, ее удивление сменилось самым настоящим восторгом.

— Иди, тут к вам пришли. Люди из полиции.

Улыбка не исчезла. Она стала шире.

— Эй, Иди, на что ты им можешь сгодиться? — спросил давешний сосед.

— Я? Не иначе, на что-то веселенькое!

— Миссис Чауни, я инспектор Берден, а это — детектив сержант Вайн. Можем ли мы немного поболтать с вами? Нам, видите ли, очень хочется узнать, где можно найти вашу дочь.

— А которую? У меня их шесть.

Как Берден позже признался Вексфорду, это заявление так его огорошило, что на мгновение он лишился дара речи. А Иди Чауни усугубила ситуацию, гордо объявив — всей аудитории, которая, очевидно, слышала это уже много раз, — что у нее есть еще пять сыновей.

Все живы, все благополучны, все живут на родине. Эта немыслимая для многих культур ситуация показалось Бердену отвратительной: ни один из одиннадцати детей не взял мать под свое крыло, не дал приюта в своем доме. Вместо этого они предпочли сложиться — вероятно, свою долю внес каждый — и поместить мать в этот несомненно дорогой приют-в-конце-пути для никому не нужных стариков.

Пока они шагали по коридору в комнату миссис Чауни, куда, вызвав новое озорное замечание старого шутника, предложила пройти худенькая служительница, Берден подумал, что один из десяти остальных детей Иди рассказал бы им больше. Но он оказался не прав: дошагав до комнаты без посторонней помощи, пригласив их войти и попутно жалуясь служительнице на недостаточное отопление, Иди произвела на них впечатление человека, владеющего сознанием и речью не хуже любого другого тридцатью годами моложе.

На вид ей было под восемьдесят. Маленькая бойкая старушка, щуплая, но широкобокая и слегка кривоногая — крепкое тело позволило ей родить много детей. Жидкие волосы Иди были окрашены в темно-каштановый цвет. И лишь похожие на древесные корни руки с шишковатыми суставами предавали ее и подсказывали, что, должно быть, это артрит приговорил ее к Кинбруку.

В комнате Иди Чауни, кроме стандартного набора мебели, были и ее личные вещи. Главным образом фотографии в рамках. Они теснились на подоконнике и на столах, на прикроватной тумбочке и на маленьком книжном шкафу — люди, запечатленные на фоне собственных домов с женами и мужьями, детьми и собаками, все в возрасте от сорока до пятидесяти пяти. Вероятнее всего, Джоан Гарленд тоже была среди них, но узнать ее детективы при всем желании не могли. Заметив, что Берден разглядывает фотографии, миссис Чауни сказала:

— У меня двадцать один внук и четыре правнука. Если повезет, и старшая у Морин не затянет с этим, тогда я в один прекрасный день обзаведусь праправнуком. А что вы хотите узнать о Джоан?

— Мы хотим знать, куда она уехала, миссис Чауни, — сказал Барри Вайн. — Адрес, куда она отправилась. Ее соседи ничего не знают.

— У Джоан никогда не было детей. Два брака, но без детей. В нашем роду бесплодия у женщин не бывало, так что это, должно быть, она сама не хотела рожать. Мы-то в наши дни не очень-то могли выбирать, но времена меняются. Джоан слишком эгоистична для этого, она не смогла бы терпеть шум и беспорядок. С детьми, как ни поверни, всегда беспорядок. Уж я-то знаю, у меня их одиннадцать. И не забудьте, Джоан была старшая из дочерей — так что она тоже это знает.

— Миссис Чауни, ваша дочь куда-то уехала. Не могли бы вы сказать нам, куда?

— Ее первый муж много работал, но без особого успеха. Джоан с ним развелась. Мне это не нравилось, я сказала ей: «Джоан, ты первая в нашем роду, кто проходит через бракоразводный процесс». Потом разводились Пам и Трев, но это уже позже, а первой тогда была Джоан. Как бы там ни было, своего богача она встретила. Знаете, как он говорил? «Я всего лишь бедный миллионер, Иди». Ну, они, скажу я вам, так и жили: тратить, тратить! Но все равно кончилось плохо, как и в тот раз. Ему пришлось платить по полной — о, она заставила его платить втрое! Вот откуда у нее этот дом и свой бизнес, ее большая машина и все остальное. Это она меня здесь содержит, да. А жить тут стоит больших денег — как в роскошном отеле в Лондоне. Это полная загадка, если посмотреть вокруг. Но она платит, другие бы не смогли.

Бердену пришлось ее перебить. Иди Чауни замолкала только затем, чтобы набрать воздуху для следующей фразы. Он слышал, как словоохотливы бывают одинокие люди, оказавшись наконец в компании, но это (как он сказал себе) было уже просто смешно.

— Миссис Чауни…

— Все-все, я молчу — сказала старушка более деловым тоном — Я знаю, что слишком много говорю. Тут дело не в возрасте, а в моем характере. Я всегда была болтушка, муж постоянно ворчал на меня за это. Так что вы хотели знать о Джоан?

— Где она?

— Дома, конечно, или в своей фирме. Где еще ей быть?

— Когда вы ее видели в последний раз, миссис Чауни?

Тут старушка проделала забавную вещь. Будто напоминая себе, о ком из детей идет речь, она повернулась к тумбочке с фотографиями, что-то подсчитала в уме и, остановив взгляд на цветном снимке в серебряной рамке, задумчиво покачала головой.

— Это было во вторник вечером. Правильно, во вторник. Потому что приходила педикюрша, а она всегда ходит по вторникам. Джоан пришла, когда мы пили чай. В пять с чем-то. Может, в четверть шестого. Я сказала: «Что-то рано ты сегодня, а как же магазин?» А она сказала: «Галерея, мама, галерея, сколько можно путать? Галерея в порядке. Наоми там будет до половины шестого»… А знаете, кто эта Наоми? Наоми — она из тех, кого убили, нет, расстреляли, как сказали по телевизору, в Танкред-Хаусе. Ужасно, правда? Полагаю, вы слышали об этом — конечно, слышали, раз вы сами полисмены.

— Когда ваша дочь была у вас, она говорила, что собирается в Танкред-Хаус тем же вечером?