Рут Ренделл - Поцелуй дочери канонира

— Понятно, — сказал Берден. — А не можете вы сказать нам… сказать нам, где…

Она все же не закричала. Она издала звук, похожий на какое-то нечленораздельное бормотание, и вся сотряслась. Чай выплеснулся, и Вексфорд мягко забрал кружку из ее рук. Он заговорил самым спокойным и ласковым тоном, каким только мог:

— Это неважно. Не беспокойтесь. Вы сказали мистеру Хогарту, где?

Она непонимающе посмотрела на них. Инспектору показалось, что ее зубы вот-вот начнут стучать.

— Соседу.

Она кивнула. Руки ее снова потянулись к кружке и стиснули ее. Вексфорд услышал, что подъехала машина, и дал Бердену знак впустить Барри Вайна и Анни Леннокс. Они доехали ровно за одиннадцать минут.

Оставив Биб на попечении своей команды, Вексфорд отправился в соседний дом.

Велосипед молодого американца стоял у стены. На дверях не было ни звонка, ни молотка, так что инспектор подребезжал крышкой почтового ящика. Хозяин долго не выходил, а когда все же открыл, то не выказал при виде Вексфорда ни малейшей радости. Внимание полиции явно выводило его из себя.

— Привет, — сказал он сухо и со смирением продолжил: — А. мы с вами встречались. Входите.

Приятный выговор. Университетский, подумал Вексфорд. Хотя не того безупречного звучания, как у эталонного представителя «Лиги плюща» Престона Литлбери. Юноша провел Вексфорда в грязную неприбранную комнату. Именно таким инспектор и представлял себе жилище молодого парня, предоставленного самому себе. В комнате было много книг — полки для них были сделаны из досок, положенных на кирпичи. Довольно приличный телевизор соседствовал со старой сломанной кушеткой. На раздвижном столе в ворохе книг и бумаг, грязных тарелок и чашек тонули пишущая машинка, непонятные металлические инструменты вроде тисков и ключей и стакан, до половины заполненный какой-то красной жидкостью. Единственный в комнате стул — виндзорский с ажурной спинкой — был завален газетами. Юный американец смел их на пол и снял висевшие на спинке грязную белую футболку и пару несвежих носков.

— Могу я узнать ваше полное имя?

— Пожалуй, — ответил Хогарт, но называться не спешил. — А могу я узнать, зачем? Понимаете, я ведь не имею к этому никакого отношения.

— Таков порядок, сэр. Ничего страшного, можете не тревожиться. Я записываю — ваше имя?

— О'кей, если у вас так положено. Джонатан Стил Хогарт. — После этого он заговорил раскованно и напористо: — Меня называют Танни. Это я придумал, и с тех пор все меня так зовут. Не всем же быть Джонами, правда? Я подумал — если Патриция может зваться Триша, то почему я не могу быть Танни?

— Вы гражданин Соединенных Штатов?

— Ага. Мне что, нужно связаться с консулом?

Вексфорд улыбнулся:

— Сомневаюсь, что в этом возникнет необходимость. А здесь вы давно?

— В Европе я с прошлого лета. Где-то с конца мая. По-моему, у меня здесь, что называется, гран-тур. Ну а в этом доме живу, наверное, с месяц. Я студент. То есть, бывший студент и, надеюсь, будущий. С осени в УЮМ. А пока — вот, нашел это жилье. Как вы это называете? Хижина? Нет, домик. Только поселился, и тут началось: сначала бойня в той усадьбе, потом леди из соседнего домика находит какого-то беднягу в петле на дереве.

— Какого-то беднягу? Так это мужчина?

— Смешно, только вообще-то я не знаю. Я как бы предположил.

Американец виновато усмехнулся Вексфорду. У него было тонкое лицо. Не то чтобы красивое, но чувственное. Черты изящные, как у девушки. Большие синие глаза с длинными густыми ресницами, прямой нос, нежная розовая кожа — и густая темная двухдневная щетина. Этот контраст как-то сразу бросался в глаза.

— Ждете, что я расскажу вам, что случилось? Удачно, что я оказался дома, правда? Я только вернулся из УЮМ…

Вексфорд перебил его:

— Вы уже произносили это название. Что это — УЮМ?

Хогарт посмотрел на него как на тупого:

— Я собираюсь тут учиться, правильно? Университет Южного Майрингема, УЮМ — или как вы его называете? У них есть творческий литературный курс для магистрантов. Я подал туда заявление. У себя в колледже я специализировался по военной истории, английская литература не была профилирующим предметом. Так что я подумал, что мне нужно основательнее подготовиться — я как бы собираюсь писать романы. В общем, я поехал и написал заявление. — Он усмехнулся. — Не то чтобы я не доверяю британской почтовой службе, просто мне хотелось заодно взглянуть на кампус. Значит, как я сказал, я подал заявление и сразу вернулся домой. Когда? Думаю, около двух минут в десять третьего. Ну, потом эта леди забарабанила в мою дверь, а дальше, полагаю, вы все знаете.

— Не вполне, мистер Хогарт.

Танни Хогарт поднял свои изящные брови. Он прекрасно владел собой — для такого молодого человека это было необычно.

— А сама она вам не может рассказать?

— Нет, — ответил Вексфорд задумчиво. — Похоже, что не может. Что именно она вам сказала? В каких словах?

Ему в голову пришла мысль — возможно, не столь уж невероятная, — что Биб видит призраков, что ей чудятся мертвые тела и, возможно, у нее и прежде случались такие видения. Не было вовсе никакого трупа, или Биб увидела висящий на ветке кусок полиэтилена, закинутый туда ветром пластиковый пакет. После ветра и дождя деревья в английской деревне нередко бывают увешаны обрывками серого жухлого полиэтилена…

— Так что она сказала? Именно?

— Точные ее слова? Трудно вспомнить. Она сказала, что там труп, висит… Она сказала, где, а потом начала не то плакать, не то смеяться. — Тут Хогарт что-то сообразил, и мысль, как показалось инспектору, доставила ему удовольствие. Он захотел предложить свою помощь. — Я могу вам показать. Пожалуй, я понял, о каком месте она говорила, и смогу его найти.

Ветер стих, и в лесу царили безмолвие и покой. Где-то слышалось приглушенное пение птицы, но певчие птицы редко живут в чаще, и более обычными звуками были тут дальний визг пилы и дробь дятла. Люди вышли из машины в том месте, где короткая дорога сворачивала на юг. Здесь рос старый лес и было много валежника. Габбитас или его предшественник немного расчистил этот участок, но кое-где упавшие стволы уже успели зарасти кустами ежевики и дать приют разнообразной лесной жизни. Здесь хватало света, и повсюду уже проросла яркая молодая трава, но в чаще, где стеснились старые деревья, лежал плотный ковер палой листвы, и коричневые сухие дубовые листья хрустели под ногами.

На этом повороте, по расчетам Танни Хогарта, Биб Мью бросила велосипед и углубилась в лес. Чтобы почувствовать себя в достаточно безлюдном месте, стыдливая и стеснительная Биб должна была далеко забраться в чащу. Но сейчас они зашли уже так далеко, что к Вексфорду вернулась его прежняя догадка, и он решил, что они не найдут ничего, кроме разве куска пленки, зацепившегося за сук. И когда они увидят то, что там висит — пустой мешок или драную тряпку, — их нынешнее поведение покажется смешным, общее мрачное молчание и угрюмая сосредоточенность разом окажутся глупой мнительностью. Рассуждая так, Вексфорд уже почти убедил себя в том, что инцидент исчерпан, повешенный оказался тем, чем и был с самого начала — видением Биб, и вот-вот все закончится чьим-нибудь досадливым восклицанием. И тут он увидел. Они все увидели.