Татьяна Степанова - Black & Red

– Но он же не стал убийцей брата.

– Сложная многоходовая комбинация – все вроде учтено, а расчет в решающий момент – там, на Воробьевых горах, когда до цели операции рукой было подать, не сработал. Когда они там встретились и Жуковский понял, что перед ним враг, шпион, он, позабыв обо всем, поступил как гражданин. Пытался задержать, даже стрелял… Деметриос назвал это «синдромом барабанщика». Честно говоря, я не до конца понимаю, как это он может объяснять гражданский поступок какой-то там психологической аномалией… Это даже не патриотично. Но, в общем, в этом еще предстоит разобраться. А насчет вас…

Катя смотрела в окно.

– Та видеозапись, когда вы с полковником Гущиным приехали на место происшествия в квартиру Лукьяновой… А потом ОН увидел вас в приемной Деметриоса и решил, что вы наш агент. И моментально пошел на контакт. Он из тех, кто риска не боится. А с вами… интересно, когда он понял, что ошибся?

– Я могу идти? – спросила Катя.

– Да, да, я вас больше не задерживаю. У меня есть только небольшое обязательство. – Ануфриев кликнул что-то в своем ноутбуке. – Это составляло предмет упорного торга с ЕГО стороны… одним из решающих условий к сотрудничеству… Он настаивает, чтобы вы это слышали.

Темный монитор. Голос – тот самый и другой, он не мог не измениться после всего, что было.

НИЧЕГО ЛИЧНОГО… Там, в «Потсдаме»… Это неправда, я солгал тебе… sorry…

– Потсдам – это что? – спросил Ануфриев.

– Кафе на Арбате.

SORRY…

Кате казалось, что все это время воздух, которым она дышала, был зараженный. Хотелось чистого воздуха, хотя бы один глоток.

– И все же в целом, если учесть ВСЕ, – заметил Ануфриев, – это пусть и сложное, однако весьма не типичное дело о шпионаже и терроризме. Есть какой-то непонятный, неуловимый налет… Налет некой чертовщины…

После ухода Кати он какое-то время стоял у окна – темнело быстро. А потом, забрав ноутбук, на лифте спустился двумя этажами ниже. Позвонил по внутреннему телефону. Ждал.

Скрип колес: двое конвойных везли инвалидное кресло. Гонки на мотоцикле, спуск с крыши высотного дома, боевые приемы, стрельба по движущейся мишени, явки и пароли, «смешать, но не взбалтывать» – все осталось в прошлом. После удара ножом в позвоночник полностью отнялась правая сторона тела. И речь тоже была затруднена.

Инвалидное кресло развернули к столу, Ануфриев включил ноутбук.

– У вас внушительный послужной список – Албания, Ближний Восток, Балканы, Прага. Кроме русского свободно владеете хорватским, албанским, немецким. Имен тоже много – Найджел Фитцпейн, Кен Брайсон, Броз Мидович, Евгений Ермаков, Лукас Норд… оперативный псевдоним Север… Да, Восточно-Европейский отдел никогда не отступает от своих традиций… Что ж, мы уважаем вашу фирму, Норд. Тут у меня видеозапись – чип с файлом из вашего медальона… того, с которым вы не расставались… Неосторожно, рискованно, но вы рисковали, видимо, потому, что это было памятной для вас вехой, самой первой и самой блестящей операцией.

Ануфриев подвинул ноутбук на край стола.

– Копий сделать не смогли, код защиты не позволяет, иначе изображение будет стерто, так что эта запись по-прежнему в единственном экземпляре.

Из крошечной яркой точки на темном экране возник хаос звуков, света и тьмы. Гул мотора, рев мотоцикла. Огни, огни, огни – туннель, летящий на бешеной скорости черный «Мерседес». И снова рев обгоняющего его мотоцикла и внезапно болезненная, режущая глаз вспышка – еще, еще, еще одна, стробоскопирующий лазер направленного действия, бьющий в лобовое стекло, ослепивший водителя как молния. Грохот, звон, лязг металла – ударившаяся о бетонную опору туннеля машина врезалась в стену. Рев удаляющегося мотоцикла – уменьшающаяся картинка аварии в туннеле – все похожее на ролик для Интернета. Внизу в левом углу дата 31.08.97.

– Париж, туннель Понт де л’Альма. А что, процесс по факту гибели принцессы Дианы окончательно закрыт?

Ануфриев не услышал ответа. Он его и не добивался.

– Ну что ж, эта пленка… Вы были очень молоды тогда, но все равно… Эта пленка когда-нибудь громко заявит о себе. Ответный ход в нашей с вами давней grate game. Правда, вы для игры уже не годитесь. Даже для равноценного обмена… У вас такой вид, КОЛЛЕГА, СЛОВНО ВЫ ПОБЫВАЛИ В ЛАПАХ ХИЩНИКА.

На фоне темного окна летела первая снежинка – криво, перечеркивая все разом.

Снег усилился, в свете фонарей вились как мухи, плясали уже тысячи, миллионы снежинок. Но никакого белого ковра ни на городских площадях, ни на загородных полях, на дорогах не было и в помине. Земля оставалась твердой как камень, стылой, черной.

Кладбище «37-й километр» было новым, подмосковным – огромное поле, с трех сторон окруженное забором, расположенное вблизи аэропорта Быково. Сторожа уже успели закрыть ворота. По ночам фонарями освещалась только центральная аллея – въезд, церковь, гранильные мастерские. А дальше все тонуло во тьме. Там гулял ветер.

В конце кладбища, у самого леса, располагались самые дешевые участки, где хоронили бродяг, а также тех, кого отказались хоронить родственники. Дальше был овраг. На его краю еще в сентябре появилась могила – без креста и без ограды. Гроб с телом после официальных процедур опознания и вскрытия привезли из спецморга бюро судебной экспертизы. Кроме милиционера и могильщиков, на погребении присутствовали двое в штатском, приехавших на машине с номерами ФСБ.

В темноте слышен был только гул военно-транспортных самолетов на аэродроме за лесом да шум ветра. В разрыве туч показалась луна, и теней ночных стало больше. Тени ожили, заметались, задвигались, поползли по земле. Но это были лишь тени – луна скрылась, умерли и они.

И только легкий осторожный шорох…

Словно кто-то крался вдоль оврага – из леса.

Хлопая крыльями, сорвалась с церковной колокольни сонная слепая птица. Что-то спугнуло ее с насиженного места, и она не пожелала, побоялась пережидать тут, на кладбище, ночь и непогоду.

Шорох раздался снова, уже у самой безымянной могилы – без креста и без ограды. Было очень темно. Но если приглядеться, можно было различить, как в этой первобытной тьме что-то движется.

Комья земли полетели вверх, как будто кто-то нашел, что давно искал, и начал рыть мерзлую землю, обходясь без лопаты и лома. А может, ничего этого не было и в помине – мало ли что померещится на кладбище ночью со страха.

С автотрассы на проселочную дорогу, проходящую вдоль забора кладбища, свернула машина «Скорой помощи». Из поселка Спартак везли в Быково роженицу. Она была молодой – совсем еще девчонкой. Первые роды – смесь испуга, надежд, удивления и ожидания. Вместе с ней в салоне «Скорой» находилась медсестра, готовила кислородную маску – на всякий случай. Шофер «Скорой» – бывалый, видевший на своем веку десятки рожениц, старался как мог. С трассы свернул на проселок нарочно, потому что еще на посту ГАИ его по старой дружбе предупредил знакомый постовой: с минуты на минуту «федералку» перекроют: «Фигачат в аэропорт, правительственный борт, по всей трассе – „зеленая волна“, так что лучше сворачивайте – быстрей и спокойней доберетесь».