Джеффри Линдсей - Дремлющий демон Декстера [Литрес]

— Поверни здесь, — повторил я, и он повернул, но сник, как будто ожидал этого всю дорогу, готовился всю жизнь, и все же повернул.

Узкий проселок был едва виден. Чтобы здесь проехать, нужно знать, что он есть. И я знал. Я бывал тут раньше. Длиной грунтовка мили две с половиной: три поворота, по скошенной траве, через рощу, мимо небольшого канала, дальше в болото и на лесную поляну.

Пятьдесят лет назад кто-то построил здесь дом. Значительная его часть еще на месте. Судя по ней, дом был большим. Три комнаты и половина крыши сохранились, однако ясно, что люди уехали отсюда много лет назад.

Вот только в маленьком заброшенном огороде в боковом дворе недавно что-то явно рыли.

— Останови машину, — приказал я, когда фары осветили развалины.

Отец Донован неуклюже повиновался. Страх уже перешел на тело, сковав ноги, руки и мысли.

— Выключи мотор, — велел я, и он выключил.

Вдруг стало очень тихо.

Какая-то живность стрекотала на дереве. Ветер шевелил траву. Все тише и тише… Молчание было таким глубоким, что почти поглотило рев ночной музыки, вырывающейся из моего тайного естества.

— Выходи, — сказал я.

Отец Донован не шевелился. Его глаза смотрели на огород.

Там виднелись несколько небольших холмиков. В лунном свете земля на них казалась очень темной. А отцу Доновану она должна была казаться совсем черной. Он не двигался.

Я резко затянул удавку сильнее, чем он ожидал, сильнее, чем он был готов выдержать. Спина священника выгнулась, вены на лбу побагровели, он решил, что пришла смерть.

Но он ошибался. Пока нет. На самом деле еще довольно долго.

Я распахнул дверь машины и вытащил его за собой, просто чтобы он ощутил мою силу. Отец Донован вывалился на песчаную обочину, извиваясь, как раненая змея. Темный Пассажир рассмеялся, ему это понравилось, а я продолжил исполнение своей роли. Наступил ботинком священнику на грудь, крепко держа петлю.

— Ты выслушаешь меня и сделаешь, как я скажу. У тебя нет выбора. — Я наклонился и слегка ослабил петлю. — Ты должен понимать. Это важно.

И он услышал меня. Его глаза, налившиеся кровью и болью, встретились с моими в момент просветления: сейчас он увидит все, что должно с ним произойти. И он увидел. И понял, насколько для него важно вести себя правильно. Он начал понимать.

— Теперь вставай.

Медленно, очень медленно, не отводя от меня взгляда, отец Донован встал. Мы простояли так — глаза в глаза — довольно долго, почти слившись в одно существо и одно желание. И тут он дрогнул. Попробовал поднести руку к лицу, но не донес.

— В дом, — очень тихо произнес я.

В дом, где все было готово.

Отец Донован опустил глаза. Попытался еще раз посмотреть на меня, но уже не смог. Повернулся в сторону дома, но остановился, вновь увидев темные холмики на огороде. Опять попытался взглянуть на меня и снова не смог — после вида этих черных, залитых лунным светом кучек земли.

Двинулись к дому, он — у меня на поводке. Священник шел, покорно опустив голову, — хорошая и понятливая жертва. Пять покосившихся ступеней вверх, по узкому крыльцу, к входной двери, которую кто-то захлопнул. Отец Донован остановился. Глаза вниз, на меня не смотрит.

— В дверь, — мягким командным голосом сказал я.

Отец Донован задрожал.

— Заходи в дверь, — повторил я, но он не смог.

Перегнувшись через священника, я распахнул дверь. Ногой втолкнул отца Донована внутрь. Он споткнулся, устоял и остановился уже внутри, плотно стиснув веки.

Я закрыл дверь. На полу рядом с дверью я оставил фонарь и теперь поднял его и включил.

— Смотри, — прошептал я.

Отец Донован медленно и осторожно открыл один глаз. И замер. Время остановилось для отца Донована.

— Нет, — произнес он.

— Да, — настаивал я.

— О нет! — воскликнул он.

— О да.

— Не-е-ет! — заорал он.

Я поддернул удавку. Крик как обрезало, и священник упал на колени. Хрипловато захныкал.

— Да, — сказал я. — Ужасное месиво, правда?

Его лицо исказилось в попытке закрыть глаза. Он не мог смотреть, только не сейчас, только не на это. И немудрено, зрелище действительно жуткое. Но он должен это увидеть. Должен. Не ради меня. И не только ради Темного Пассажира. Ради себя самого. Он должен увидеть. А он как раз и не смотрел.

— Открой глаза, отец Донован, — велел я.

— Пожалуйста… — заныл он.

Это очень подействовало мне на нервы, хотя не должно бы; ледяной самоконтроль куда-то подевался: вот так ныть при виде этого месива на полу!.. Я сбил его с ног, с силой затянул удавку, правой рукой схватил за затылок и шарахнул лицом прямо о грязный покоробившийся пол. На лице священника появилась кровь, и это взбесило меня еще больше.

— Открой глаза! Открой их. Открой их немедленно. Смотри! — Я за волосы откинул ему голову. — Делай, как тебе говорят. Смотри. Или я отрежу тебе веки.

Это прозвучало убедительно. Сработало. И он сделал то, что ему сказали. Посмотрел.

Я хорошо потрудился, чтобы получилось нормально, но для этого пришлось работать с тем, что было. У меня бы вообще ничего не вышло, если бы они не пробыли там достаточно долго, чтобы все высохло. Но какие же они были грязные!.. Мне удалось очистить почти всю грязь, однако часть тел пролежала в земле так давно, что уже нельзя было сказать, где начиналась грязь, а где кончалось тело. Об этом невозможно не думать, правда… Такая грязь…

Их было семеро, семь маленьких тел, семь удивительно грязных приютских детишек, выложенных на резиновые коврики для душа, чистые и непромокаемые. Семь ровных полосок поперек комнаты.

Указывающие на отца Донована. И вот он знает. Он скоро будет с ними.

— Святая Мария всемилостивая!..

Я резко дернул удавку:

— Не надо этого, отец. Не сейчас. Сейчас — момент истины.

— Пожалуйста, — прохрипел он.

— Да, проси меня. Это хорошо. Намного лучше. — Я снова дернул. — Думаешь, это все, отец? Семь трупов? А они просили?

Ему нечего было сказать.

— Ты уверен, что это все, отец? Всего семь? Я всех выкопал?

— О Боже!.. — прохрипел он с болью, которую было приятно слышать.

— А что в других городах, отец? Как насчет Фейетвилла? Поговорим о Фейетвилле? — (Он только всхлипнул.) — А как насчет Ист-Оринджа? Там их было трое? Или я кого-то пропустил? Четверо в Ист-Ориндже, а, отец?

Отец Донован попытался издать крик. В получившемся слабом звуке звучало настоящее чувство, правда при плохой технике исполнения. Потом отец Донован свалился лицом вниз, и я дал ему немного поныть, прежде чем рывком поставил на ноги. Стоял священник, шатаясь, совершенно не контролируя себя. Он обмочился, по подбородку стекала слюна.

— Прошу вас, — проговорил он. — Я не мог ничего с собой поделать. Просто не мог. Пожалуйста, вы должны понять…