Карин Слотер - Хорошая дочь [Литрес]

Сэм откашлялась. Выражение ее глаз, как всегда, скрывали темные очки.

— И?

— Она направила меня на анализы, на исследования, а потом сказала, что у меня какая-то стенка тонкая или какой-то рубец на трубе, и нарисовала какую-то схему на бумажке, но я сказала: «Выкладывайте все как есть». И она выложила. У меня «негостеприимная» матка. — Чарли горько засмеялась над этим словосочетанием, больше подходящим для сайта с туристическими отзывами. — Моя матка не подходит для размещения эмбриона. Врач была удивлена, что я вообще смогла доносить ребенка до второго триместра.

— Она считает, это связано с тем, что произошло? — уточнила Сэм.

Чарли пожала плечами.

— Она сказала, что это возможно, но точно сказать нельзя. Хрен его знает: если кто-то засунул в тебя рукоятку ножа, то, наверное, неудивительно, что у тебя не будет детей.

— Ты сказала, что в последний раз у плода обнаружили синдром Денди-Уокера, но это не могло быть следствием порока матки. — Сэм, как всегда, заметила логические несостыковки. — Значит ли это, что проблема генетическая?

Чарли не собиралась снова поднимать этот вопрос.

— Ты права. Это был последний раз. Я все равно уже слишком старая. Беременеть слишком рискованно. Мои часики уже не тикают.

Сэм сняла очки. Потерла глаза.

— Я должна была быть рядом с тобой в тот момент.

— А я не должна была просить тебя приехать сейчас. — Она улыбнулась, вспомнив слова, сказанные Расти два дня назад: — У нас патовая ситуация, как обычно.

— Ты должна рассказать Бену.

— О, опять твое «ты должна». — Чарли высморкалась. По чему она не скучала все эти годы, так это по менторскому тону Сэм. — Я думаю, уже поздно пытаться что-то объяснять Бену.

Она произнесла это, особо не задумываясь, но на самом деле после провальных попыток соблазнения Чарли решила больше не отрицать тот, что Бен может и не вернуться. Она даже не смогла набраться смелости попросить его остаться накануне ночью, боясь, что он снова ей откажет.

— Бен был настоящим ангелом, когда это случалось, — сказала она. — Каждый раз. Я не преувеличиваю. Я правда не понимаю, откуда в нем столько доброты. Не от мамы. И не от сестер. Господи, они все вели себя чудовищно. Выспрашивали подробности, будто это какая-то сплетня. Висели на телефонах целыми днями, как на горячей линии. И ты не представляешь, каково это: ходить беременной, покупать детскую мебель, планировать декретный отпуск и быть огромной, как грузовик, а потом через неделю прийти в магазин и все, кто раньше улыбался, даже в глаза тебе не смотрят. — Опомнившись, Чарли спросила: — Ты же не знаешь, каково это, верно?

Сэм покачала головой.

Чарли не удивилась. Она не могла представить, чтобы сестра рискнула забеременеть, потому что ее тело могло бы не выдержать нагрузки, связанной с вынашиванием ребенка.

— Я превратилась в полную суку, — сказала Чарли. — Я иногда слышу сама себя — и сейчас, и десять минут назад, и вчера, и каждый гребаный день до этого — и думаю: «Заткнись. Успокойся уже». Но не получается. Я не могу.

— А усыновление?

Чарли удержалась от агрессивного ответа на этот вопрос. У нее ребенок умер. Это же не собака, которая сдохнет, а через несколько месяцев можно взять щенка, чтобы утешиться.

— Я ждала, когда Бен поднимет этот вопрос, но он всегда говорил, что счастлив со мной, что мы команда, что он хочет состариться вдвоем. — Она пожала плечами. — Может, он ждал, когда я об этом заговорю. Прямо как в «Дарах волхвов», только с ядовитой маткой.

Сэм надела очки.

— Ты сказала, что с Беном все кончено. Что ты потеряешь, если расскажешь ему о случившемся?

— Не потеряю, а получу, — ответила Чарли. — Я не хочу получить его жалость. Не хочу, чтобы он остался со мной из чувства долга. — Она оперлась рукой на закрытый гроб. Она беседовала одновременно и с Сэм, и с Расти. — Бен был бы счастливее с кем-то другим.

— Чушь собачья, — отрезала Сэм. — Ты не имеешь права решать за него.

Чарли казалось, что Бен уже все решил. Она не может его винить. Ей трудно было поверить, что какой-либо сорокаоднолетний мужчина может быть несчастлив с податливой двадцатишестилетней девушкой.

— Он так любит детей. Так здорово с ними возится.

— И ты тоже.

— Но у меня нет детей не из-за него.

— А если бы из-за него?

Чарли покачала головой. Это так не работает.

— Хочешь побыть здесь наедине? — Она показала на гроб. — Попрощаться?

Сэм поморщилась.

— И с кем я буду разговаривать?

Чарли скрестила руки.

— Дашь мне минутку?

Бровь Сэм поползла вверх, но она в кои-то веки сумела промолчать.

— Я подожду тебя снаружи.

Чарли смотрела, как сестра выходит из зала. Сэм сегодня не так сильно хромает. Хоть что-то хорошее. Чарли больно было видеть ее вчера в Пайквилле, беззащитную, словно выброшенная на берег рыба. На каждом шагу Сэм встречался кто-то, кто знал в точности, что с ней произошло.

Все знали это, кроме судьи Стэнли Лаймана.

Если бы Чарли могла добежать до судейского стола и влепить этому ублюдку пощечину за унижение сестры, она бы это сделала, даже рискуя быть арестованной.

Сэм всегда тщательно скрывала свои увечья, но достаточно было несколько минут наблюдать за ней, чтобы заметить особенности. Ее поза, всегда слишком зажатая. То, как она держит руки по швам при ходьбе, вместо того чтобы свободно размахивать ими. То, как она поворачивает голову, всегда помня о своей слепой зоне. А еще ее несносная манера говорить четко и поучительно. Сэм всегда была резка в высказываниях, но после ранения каждое ее слово приобрело острый угол. Иногда она заметно колебалась, подбирая подходящее слово. Изредка можно было услышать, как она специально выталкивает звук диафрагмой, как ее учил логопед.

Врачи. Терапевты. Психологи. У Сэм была целая команда. Все они предлагали мнения, рекомендации, опасения, и никто из них не понимал, что Сэм никого не будет слушать. Она не была обычным человеком. Она не была им до ранения и уж точно не была им во время восстановления.

Чарли вспомнила, как кто-то из врачей сказал Расти, что в результате повреждения мозга Сэм может потерять десять пунктов по шкале IQ. Чарли чуть не расхохоталась. Для любого нормального человека десять баллов были бы катастрофой. Но для Сэм это значило, что из сверходаренного гения она превратится в просто очень, очень, черт возьми, умную девочку.

Сэм было семнадцать, то есть после ранения прошло два года, когда ей предложили полную стипендию в Стэнфорде.

«Она была счастлива?»

Вопрос, который они обсуждали с Расти, раздался у Чарли в голове.

Она повернулась к безобразному гробу отца. Положила руку на крышку. С угла откололась краска: видимо, так и бывает, если висеть на ней, как безумная, извергающая ругательства обезьяна.