Ли Чайлд - Джек Ричер: Цена ее жизни [litres]

Уэбстер удивленно поднял бровь:

– Господи, Декстер, это же не политика. Речь идет о Холли!

Декстер молча обвел взглядом небольшой кабинет Белого дома, выкрашенный белой краской с каким-то непонятным оттенком. Президенты приходили и уходили, а кабинет раз в несколько лет перекрашивался в один и тот же цвет. Декстер усмехнулся с видом знатока.

– К несчастью, в нашем деле все является политикой.

– Но мы говорим о Холли!

Декстер покачал головой. Едва заметное движение.

– Это эмоции. Задумайтесь о таких простых, невинных словах, как «патриотизм», «сопротивление», «подполье», «борьба», «угнетение», «личность», «недоверие», «восстание», «бунт», «революция», «права». Во всех этих словах есть какое-то величие, вы не находите? Если рассматривать их применительно к американской действительности?

Уэбстер упрямо тряхнул головой:

– Нет никакого величия в том, чтобы похищать женщин. Нет никакого величия в незаконном оружии, в незаконных вооруженных формированиях, в краденом динамите. Никакая это не политика.

Декстер снова покачал головой. То же самое еле уловимое движение.

– Все рано или поздно становится политикой. Вспомните Руби-Ридж [5], Гарленд. Вспомните Уэйко [6]. Начиналось ведь все не как политика, верно? Но очень скоро превратилось в политику. Своими крайне глупыми действиями мы тогда настроили против себя до шестидесяти шести миллионов избирателей. Этим людям как раз и нужно, чтобы наша реакция была неоправданно жесткой. Они считают, что суровые карательные меры взбаламутят народ, приведут под их знамена новых борцов. И мы пошли у них на поводу. Сами подбросили хворосту в костер. Мы представили все таким образом, будто правительство только и думает о том, как бы сокрушить маленького человека.

Наступила тишина.

– Опросы общественного мнения показывают, что нам нужно сменить подход, – снова заговорил Декстер. – И мы стараемся его найти. Стараемся изо всех сил. Но как будет выглядеть со стороны, если Белый дом откажется от этих попыток только потому, что в дело оказалась замешана Холли? Да к тому же если это произойдет именно сейчас, в праздничный день Четвертого июля? Неужели вы ничего не понимаете? Задумайтесь хорошенько, Гарленд. Задумайтесь о том, какова будет реакция. Представьте себе такие слова, как «месть», «корыстные интересы», «расправа», «эгоизм». Представьте себе, как они скажутся на результатах опроса общественного мнения.

Уэбстер почувствовал, как давят на него эти белые стены. Он пристально посмотрел на Декстера.

– Но ведь речь идет о Холли, черт побери! При чем тут опросы общественного мнения? И не надо забывать о генерале. Президент уже говорил с ним?

– Нет, я лично объяснил все генералу Джонсону, и не один раз. Он звонил сюда каждый час.

Уэбстер подумал: «И сейчас президент, наверное, уже перестал отвечать на его звонки». Да, Декстер здорово поработал над своим шефом.

– Ну и? – спросил директор ФБР.

Декстер пожал плечами:

– По-моему, генерал в принципе все понял. Но естественно, в настоящий момент его суждения являются несколько предвзятыми. Он очень несчастный человек.

Уэбстер лихорадочно обдумывал ситуацию. Достаточно искушенный в политических играх, он понимал, что, если противника нельзя одолеть, надо переходить на его сторону. Заставить себя думать так, как думает он.

– Однако, если вы вытащите Холли, для вас это будет плюс, – произнес он наконец. – Большой плюс. Вы покажете себя уверенными, решительными, умеющими ценить своих людей. В этом тоже будут свои преимущества. И это благоприятно скажется на общественном мнении.

– Полностью с вами согласен, – сказал Декстер. – Но это игра, верно? Игра с очень крупными ставками. Быстрая, легкая победа – это хорошо, но провал станет самой настоящей катастрофой. Игра крупная, и ставки в ней – опросы общественного мнения. А в настоящий момент я сомневаюсь в том, что вы сможете обеспечить быструю, легкую победу. Сейчас вы еще не готовы к решительным действиям. Так что я бы поставил все деньги на провал.

Уэбстер изумленно уставился на него:

– Послушайте, Гарленд, только без обиды. Мне платят за то, чтобы я мыслил именно так, понятно?

– Черт побери, так что же вы хотите сказать? Мне нужно немедленно перебросить на место отряд по освобождению заложников.

– Нет.

– Нет? – переспросил пораженный Уэбстер.

Декстер покачал головой:

– Пока что разрешение на операцию по освобождению заложников вам не дается.

Директор ФБР молча смотрел на него, не веря своим ушам. Наконец он обрел дар речи.

– Пожалуйста, определите мою позицию.

Некоторое время стояло молчание. Затем Декстер заговорил, обращаясь к точке на белой стене в ярде слева от кресла Уэбстера:

– Вы остаетесь главным ответственным за ситуацию. Завтра начинается праздник, а затем выходные. Обратитесь ко мне в понедельник. Если проблема к тому времени останется.

– Проблема существует сейчас, – сказал Уэбстер. – И я с вами разговариваю сейчас.

– Нет, не разговариваете. Мы с вами сегодня не встречались, и я не беседовал с президентом. Сегодня нам ничего не известно. Расскажете нам обо всем в понедельник, Гарленд, если проблема к тому времени останется.

Уэбстер был ошеломлен. Искушенный в политике, сейчас он никак не мог понять, то ли он сорвал джекпот, то ли ему вручили таблетку со смертельным ядом.

Генерал Джонсон и его адъютант прибыли в Бьютт через час. Они попали сюда тем же путем – армейским вертолетом с авиабазы Петерсон до аэропорта округа Силвер-Боу. Когда вертолет был уже на подлете, с его борта связались с отделением ФБР, и Милошевич приехал встречать гостей на двухлетнем джипе «гранд-чероки», взятом напрокат в местном агентстве. По дороге до Бьютта никто не говорил. Милошевич молча вел машину, а двое военных, достав из большого кожаного портфеля карты и диаграммы, внимательно изучали их. Они передавали бумаги друг другу, ограничиваясь кивками, как будто слова были излишни.

Комната на втором этаже административного здания внезапно оказалась набита народом. Пять человек на два стула. Единственное окно, выходящее на юго-восток, на улицу. Не в ту сторону. Все пятеро непроизвольно взглянули на глухую стену напротив. За этой стеной в двухстах сорока милях находилась Холли.

– Нам надо перебраться туда, – сказал генерал Джонсон.

– Оставаться здесь нет смысла, – согласился его адъютант.

Макграт уже давно принял решение. Дал себе слово, что не будет воевать с военными за сферы влияния. В конце концов, его агент – родная дочь генерала. Макграт прекрасно понимал чувства отца. Он не собирался тратить время и силы, выясняя, кто тут главный. И ему нужна была помощь генерала.