Влада Ольховская - Хамелеоны [СИ litres]

– Это что же творится, вы только посмотрите, Виктор Алексеевич!

– Я не Алексеевич, – растерянно отозвался Виктор.

– Все равно посмотрите! По-моему, это большая проблема, а вы же тут главный!

Она металась вокруг него, как маленькая перепуганная птичка, потом мягко перехватила обеими руками его руку и потащила за собой. Виктору пришлось отложить шприц на столик и идти к этому злосчастному окну. Что еще там могло произойти?..

Медсестра довела его до открытого окна, у которого только что сидел Андрей, демонстративно заставила опереться рукой о подоконник, чтобы удобней было выглянуть наружу и рассмотреть напугавшую ее картину во всей красе. Только после этого она отступила, а Виктор выглянул во двор клиники и обнаружил, что там ничего нет. Ну совершенно ничего!

Обнаружил он и кое-что другое: он никогда раньше не видел эту медсестру. Может, ему стоило заметить раньше, однако его подвела привычная невнимательность к младшему персоналу. Все эти юные медсестрички, грузные уборщицы и мрачные санитары менялись так часто, что он не утруждал себя запоминанием их имен. Но вот лица тех, кто постоянно мелькал рядом, он знал, и этой девицы среди них точно не было. Он бы ее запомнил! Бледная, скуластая, со стеклянными голубыми глазами и широкой кошачьей улыбкой – ну не было здесь никого похожего!

Как это вообще могло произойти?..

– Что за… – начал было Виктор, а закончить не смог. Она ему не позволила.

Быстрым и ловким движением девица сдвинула в сторону защелку, удерживавшую окно открытым, и с силой толкнула тяжелую раму вниз – прямо ему на руку. Прежде, чем Виктор успел сообразить, что происходит, острый деревянный край ударил ему по пальцам, как гильотина.

Раздался жуткий грохот – и тошнотворный треск. В первую секунду, спасительно долгую, Виктор ничего не чувствовал. Он даже подумал, что ему повезло, он каким-то образом сдвинул руку в сторону и все обошлось. Однако потом его накрыла боль – такая боль, с которой он за свою долгую жизнь еще не сталкивался. Она, начинавшаяся в искалеченной руке, огненными волнами шла по всему телу и сводила его с ума. Кажется, он кричал… или не кричал, он не был уверен. Боль порвала связь с реальностью, она не позволяла даже нормально дышать, у Виктора уже кружилась голова, и, честно говоря, он не до конца понимал, почему не потерял сознание от болевого шока.

Левая рука не пострадала, и спустя целую вечность он сумел приподнять раму, освободить правую и увидеть то, что осталось от его пальцев. Все, как ни странно, на месте – но минимум четыре переломаны, кости торчат в разные стороны, а подоконник забрызган кровью, как истинное место казни. Беспомощно поддерживая правую руку левой, Виктор сполз на пол, тихо подвывая, как раненое животное.

Он слишком хорошо понимал, что полноценной его рука уже не будет никогда, даже если кости удастся кое-как восстановить.

Виктор не знал, как долго длилась его агония, но, когда разум прояснился, он понял одно: Андрей так и не подошел к нему. Сын как будто остался равнодушен к его страданиям! Что это, обида, месть? В порыве злости Виктор наконец смог отвести взгляд от искалеченной руки и посмотреть на Андрея.

Вот тогда он и понял, что сыну было уже не до него. Дверь в палату оказалась открытой, а возле Андрея теперь стояла молодая женщина, в которой Виктор без труда узнал Эйлеровскую дочку. Андрей, еще несколько минут назад такой слабый, с трудом поднимавшийся на ноги, теперь прижал эту немаленькую девку к себе, будто она была самым большим сокровищем на свете, приподнял над полом, закружил, а она что-то шептала ему на ухо, и он улыбался…

Виктор знал, что имеет право ненавидеть их – обоих. Но, наблюдая за ними в этот миг, он почему-то чувствовал не ненависть. Он впервые осознал, что его сын получил в жизни нечто большее, чем он, ему, Виктору, никогда не доступное, а потому непонятное. Но благодаря вот этому странному чувству он не мог напугать Андрея никаким потерянным наследством – и сломать, пожалуй, тоже благодаря этому не смог.

Пока он наблюдал за ними, странная медсестра бесцеремонно уселась на пол рядом с ним, и Виктор невольно шарахнулся, еще больше потревожив израненную руку. От новой вспышки боли он не удержался, вскрикнул, и медсестра тут же повернулась к нему.

– Что, плохо тебе? А нечего быть старым вредным мудилкой, – назидательно произнесла она. – За это ты, конечно, присядешь. Не важно, на сколько, для тебя все пожизненным будет. Но ты думай о хорошем! Посмотри на этих двоих. Если они не разбегутся, что лично я считаю маловероятным, у тебя есть шанс получить чертовски красивых внуков, которых ты, если очень повезет, даже увидишь. Ну круто же, да?

Виктор понимал, что хотя бы отчасти она права: его будут судить, он никогда больше не сможет свободно двигать правой рукой, он проиграл по всем пунктам. И все же, глядя на то, как его сын смотрит на эту девушку, Виктор Шереметьев был даже рад, что его успели остановить.

Александра была удивлена, что он так легко согласился на встречу. Обычно Валентин Назаров разговаривал только с теми, кто мог быть ему полезен, а их сделка завершилась.

Основной договор близнецы выполнили полностью. Петр Муратов что-нибудь украл? Нет. Он аукциону навредил? Нет. А для этого их и нанимали, не придерешься. Что же до истории с Аллой Золоторевой, то к их заданию это не имело никакого отношения.

Золоторева не пережила тот ночной прыжок. Александра, в принципе, понимала, чего хотела добиться вдова: уйти от преследования, перебраться по сетке на уровень ниже, оттуда – бежать к катеру. Вот только сетки возле борта не было, и Алла полетела к безжалостной черной пасти моря. Впрочем, не долетела, еще раньше она разбила голову о металл, и это во многом напоминало ту смерть, на которую она обрекла собственного мужа, круг замкнулся.

Почему не было сетки, кто ее убрал, когда – выяснить так и не удалось. Теперь, когда из-за этого погиб человек, представители экипажа валили ответственность друг на друга. Александра догадывалась, кто за этим стоит, но свои предположения вслух не высказывала. О смерти Аркадия Валетского она не говорила по той же причине.

Мирна Бишоп попыталась предъявить Назарову претензии по поводу этого проекта. Александра подозревала, что дело тут не в реальном возмущении, а в попытке получить скидку, гонорар-то у Человека, который решает проблемы, неслабый! Но протест был безжалостно отклонен. Назаров справедливо указал ей, что аукцион ничего не потерял – и даже приобрел, потому что за желтым бриллиантом Валетский уже не придет, хотя деньги заплатил, и лот можно будет продать снова. Но он, Назаров, никаких премий не ждет, он лишь хочет, чтобы ему заплатили и кое-кто перестал вопить. Мирна замолчала и передала деньги.