Оливье Норек - Меж двух миров

— Значит, когда? — переспросила она по-французски.

— Они должны были прибыть как минимум неделю назад.

— Если они здесь, мы найдем их в лагере для женщин. Подождите, сейчас я запишу имена, и мы вместе проверим.

Она достала блокнот, и Адам медленно продиктовал по буквам:

— Саркис. Нора и Майя Саркис. Моя жена и моя дочь.

Глядя ему вслед, Бастьен подумал о Манон и Жад. Во всем этом не было никакого смысла. Никакой морали.

«Наша работа делается на задержке дыхания», — сказал Пассаро.

Накануне

Адам не спал трое суток. И всего по нескольку часов за ночь в течение целой недели. Шофер грузовика, которого ему удалось уговорить на парковке зоны отдыха на немецкой трассе при выезде из Мангейма, прежде чем рвануть прямиком в Дюнкерк, за триста евро посадил его в кузов своей машины между коробками с аудиотехникой и поддонами с консервными банками. Однако отказался въезжать во Францию с нелегальным пассажиром на борту. Он высадил Адама в какой-то бельгийской дыре под названием Абель, и тот, следуя указаниям GPS в своем мобильнике, пешком преодолел последние шестьдесят километров, отделявших его от Кале.

Прибыв среди ночи с рюкзаком в центр города, он не нашел никого, чтобы спросить дорогу. Из опасений, что его выдадут, Адам, возможно, и не решился бы это сделать, поскольку не знал, как в Кале относятся к иностранцам и каков уровень взаимопонимания между жителями города и полицией. В слабой надежде он включил на телефоне приложение Google Maps и ввел «Джунгли» как обыкновенный адрес. И «Гугл» ответил ему: «„Джунгли“ Кале, лагерь беженцев, в 4,3 км от вашего местонахождения, 4,5/5 звезд, улица Гаренн, 2123». Он даже не удивился тому, как это можно отметить лагерь беженцев, будто это ресторан или отель, и из последних сил пошел дальше, следуя проложенному красной линией на карте маршруту. Он оставил позади город, миновал мирные особняки и на пустынном проспекте заметил группу из десятка молодых африканцев. Чтобы нагнать их, он ускорил шаг.

— Jungle? — по-английски спросил он.

— Jungle , — раздался усталый голос.

Тогда Адам решился закрыть навигатор и последовать за ними на расстоянии нескольких метров.

Когда около четырех часов утра он прибыл на место, лагерь еще спал. При свете почти полной луны он различил тысячи палаток, вырисовывающихся в бледной ночи, словно в театре теней. Где-то там спали Нора и Майя.

Он только что преодолел немыслимое расстояние. Почти шесть тысяч километров. Он поставил тяжеленный рюкзак под дерево и сел на песок, прислонившись спиной к стволу. У него дрожали ноги, напряженные мышцы теперь, в состоянии отдыха, отдавались судорогой по всему его телу, и совершенно неожиданно для себя он залился слезами. При этом именно сейчас Адам был счастлив до безумия. Сквозь слезы он начал смеяться, и ему все никак не удавалось остановиться.

Он позволил себе в течение нескольких минут созерцать небо с тем самым расположением звезд, какое он еще в Сирии показывал Майе. Этого утешения, хоть и слабого, ему хватило, чтобы забыться. Потом он резко проснулся: солнце нагрело его кожу в этих «джунглях», теперь уже не черно-белых, а в цвете, возбужденных и бурлящих жизнью.

Адаму уже случалось видеть лагеря для перемещенных лиц. И немало, учитывая ситуацию в его стране. Но привычка не делает кожу толще. Он, кстати, заходил в Интернет, чтобы подготовиться к прибытию в «Джунгли», и все же рассчитывал на более гуманный прием от такой страны, как Франция. Казалось, здесь, вдали от посторонних глаз, все эти люди, сидящие утром перед бесчисленными кострами, распространявшими запах сухой горелой древесины, предоставлены самим себе, заброшены.

Он мог бы, переходя от одной группы к другой, выкрикивать имена жены и дочери, бродить по сотням этих извивающихся между палатками песчаных улочек; но перед ним был настоящий город, непроницаемый для того, кто не знает его кодов, где можно безрезультатно провести неделю. Поэтому, как человек военный, он никуда не пошел, просто поднялся на небольшую дюну возле дерева в ста метрах от главного входа и принялся искать глазами кого-то, напоминающего хоть какое-нибудь начальство.

Старый белый автомобиль с длинной наклейкой «Care4Calais» на дверцах въехал в лагерь и направился по разбитой, но асфальтированной дороге, идущей вдоль всей северной части поселения. Когда он остановился, к нему подошли полтора десятка человек в разномастной, грязной и изношенной одежде. Они мгновенно окружили вышедшую из машины женщину, которую их приближение не взволновало и не встревожило. Ее широкая улыбка, пожалуй, даже выражала определенную уверенность. Адам видел, как она спокойно отвечает на вопросы, задаваемые ей на дурном английском с самыми разными акцентами. Круглые очочки, легкая полнота и зеленая футболка с расползающейся на ее большой груди надписью «Care4Calais». Похоже, она здесь в своей стихии. Вот от нее-то он все и узнает.

Адам передал ей фотографию, которую на протяжении всего своего путешествия бережно хранил в бумажнике. То, что он впервые расстается со снимком, встревожило его, поэтому он не спускал с фотографии глаз, будто ее могли украсть.

— When? — повторила молодая женщина.

— Я вам уже сказал, что говорю по-французски, — с раздражением заметил он.

— Значит, когда? — переспросила она по-французски.

— Они должны были прибыть как минимум неделю назад.

— Если они здесь, мы найдем их в лагере для женщин. Подождите, сейчас я запишу имена, и мы вместе проверим.

Она достала блокнот, и Адам медленно продиктовал по буквам:

— Саркис. Нора и Майя Саркис. Моя жена и моя дочь.

Она старательно записала заглавными буквами, а потом махнула рукой на свою белую колымагу.

— Для вас не будет оскорбительно сесть в машину, которую ведет женщина?

С опущенными стеклами они на черепашьей скорости проехали километр по дороге, шедшей по всему периметру лагеря. Беженцы постоянно здоровались с молодой женщиной, и одного ее присутствия было достаточно, чтобы вызвать улыбку на их изнуренных лицах. Одни, с мачете на плече, несли дрова, другие канистры с водой, еще кто-то — большие котелки с рисом. Ей пришлось нажать на клаксон, чтобы разогнать игроков в футбол, оккупировавших дорогу как единственное более или менее ровное место в лагере. Казалось, никто уже не обращает внимания ни на ряд осаждаемых собаками и кишащих крысами, заполненных до краев контейнеров с отходами, ни на череду временных туалетных кабинок, из-под запертых дверей которых сочилась коричневая жижа.

Ребятня, молодежь, взрослые. Только мужчины. Бедность. Нищета. И при этом достоинство. Никакой печали.