Лина Бенгтсдоттер - Франческа

— Я тебя напугал? — спросил Якоб, когда я сделала шаг назад. — Звонок не работает. Обувь не снимай, мы тут давно не убирали.

Вслед за Якобом я прошла в дом. Он был выше Поля ростом, теперь я обратила на это внимание, и более мускулистый, но темные волосы и глаза были в точности такие же, как у Поля.

Мы вошли в темную старомодную кухню. При скудном освещении я даже поначалу не заметила, что за столом сидят пожилой мужчина и седовласая женщина. Увидев меня, они медленно поднялись.

— Это Франческа, близкая подруга Поля, — представил меня Якоб. — Сядь, бабушка, — продолжал он, когда бабушка Поля покачнулась и ухватилась за край стола.

Я подошла и поздоровалась с обоими.

— Кристер, — представился папа.

— Я его бабушка, — сказала женщина, представившаяся как Анни.

У нее были такие же теплые карие глаза, как у сына и внуков.

— Очень мило с твоей стороны приехать к нам, — сказал Кристер.

На нем были рабочие брюки и замызганная футболка в катышках. Одежда как-то странно не вязалась со слезами, которые вдруг потекли по щекам, исчезая в бороде.

— Хочешь кофе? — спросил Кристер.

— Да, с удовольствием, если это не сложно.

— У нас целый кофейник на подходе, — произнес Кристер и отошел к столешнице, на которой стояла кофеварка.

Он сутулился, как очень старый человек, хотя ему едва перевалило за сорок. Мне подумалось, что именно так выглядят родители, потерявшие ребенка.

Казалось, отсутствие Поля заполняет собой всю кухню до последнего уголка.

— Садись, — сказала Анни, кивая на стул. — Садись, девочка.

Я послушно села и взяла с тарелки, которую поставил передо мной Кристер, сухое печенье.

— Да уж, мы не избалованы визитами чистой публики из Адамсберга, — сказала Анни. — После похорон мы от них ни единого чиха не слышали.

— Да и до того тоже, — добавил Кристер. — Только цветы прислали — огромный букет, стоивший, наверное, целое состояние. Разве не выброшенные деньги — все эти цветы?

Он обернулся и указал куда-то в глубь дома — где, по всей видимости, и стояли цветы.

— Они свято блюдут традиции, — ответила я. — А учитывая, сколько стоит семестр, с деньгами у них все в порядке.

— И то правда, — проговорил Кристер.

— Не надо было отправлять его туда, — вздохнула Анни. — С самого начала не надо было его туда отправлять.

— Мы сделали то, что нам тогда казалось лучше всего.

— Не надо было тебе продавать все, что у тебя было, чтобы отправить его в этот интернат. Лучше бы ты этого не делал.

— Ты, вероятно, забыла, каково ему приходилось здесь, мама. Забыла, как с ним обращались в Гюльстенской школе.

Анни покачала головой. Ничего она не забыла. Но мальчик мог бы пойти в другую муниципальную школу. Ну да, они могли бы переехать в другое место. Куда угодно.

— Бабушка, — проговорил Якоб, макая печенье в кофе. — Мы просто с ума сойдем, если не прекратим сыпать себе соль на раны.

— А что плохого в том, чтобы сойти с ума? — спросила Анни и потянулась за печеньем. — В этом мире, как мне кажется, более нормально быть сумасшедшим, чем не быть. А ты как считаешь, Франческа?

— Думаю, и то, и другое достаточно непросто, — ответила я. — Но самое ужасное — это находиться где-то посредине. В смысле — отдавать себе отчет в своем безумии.

Анни улыбнулась мне.

— Ты мудрая девочка, — сказала она. — Понимаю, почему ты так нравилась Полю. У вас с ним наверняка всегда находилось, о чем поговорить.

— Всегда.

Я закашлялась, чтобы прогнать слезы, все время норовившие прорваться.

— Я хочу, чтобы вы знали: Поль был самым умным и самым веселым из всех, с кем мне когда-либо довелось встречаться.

— Хочешь взглянуть на его комнату? — спросил Якоб, когда я допила кофе и съела две печеньки.

Я кивнула и следом за Якобом прошла в гостиную со старомодной мебелью разных пород дерева и разных цветов, от вида которой у моей мамы в одну секунду началась бы мигрень. На стенах висели семейные фотографии в рамочках — два почти одинаковых снимка беззубых улыбающихся детей.

— У нас у обоих были такие большие головы, — сказал Якоб, кивнув на фотографии.

— Разве не у всех детей большие головы — в смысле, относительно тела?

— Да, но мы были особо головастые.

— А это ваша мама? — спросила я, указывая на фото на другой стене.

Вопрос мог показаться излишним — очевидно, что женщина, державшая одного мальчика за руку, а другого на коленях, за спиной которой стоял молодой Кристер, положив руку ей на плечо, и есть та самая мама, о которой Поль не любил говорить.

— Да, — ответил Якоб. — Это мама.

Мы пошли дальше. Дом был большой и остро нуждался в уборке — горе наложило на него свой отпечаток в виде пыли и грязи.

— Так я могу посмотреть комнату Поля? — спросила я, потому что мне хотелось понюхать его подушку, потрогать вещи, к которым прикасались его руки, увидеть одежду, которую он носил. Я хотела приблизиться к нему, насколько возможно.

Нас прервал звонок телефона.

— Якоб! — крикнул Кристер. — Можешь подойти?

— Конечно, — ответил Якоб и кивнул мне. — Слева от лестницы. Можешь не торопиться.

Я поднялась по лестнице, зашла в комнату слева от нее и осторожно закрыла за собой дверь. В комнате, в отличие от остального дома, все было прибрано и аккуратно сложено. Кровать была заправлена так, как нас заставляли заправлять в Адамсберге — ровненько расправив покрывало, завернув его под матрас. Я подошла к окну. Оно выходило на ельник. Я представила себе Поля сидящим за столом — как он смотрит в окно на этот вид, мечтая о будущем, которое окажется лучше настоящего. Один за другим я открывала ящики массивного письменного стола. Там лежало только то, что обычно лежит в таких ящиках — ручки, блокноты, стирательные резинки. Поднявшись, я подошла к комоду, стоявшему под скатом крыши, и начала перебирать его содержимое. Учитывая, что я сама не знала, что именно ищу, я работала на удивление систематизированно и целенаправленно. Потом я приблизилась к платяному шкафу — дыхание у меня перехватило, когда я увидела хорошо знакомые мне вещи Поля. Там висела рубашка, в которой я увидела его в первый день в Адамсберге, коричневая кофта, совершенно потерявшая форму после того, как он постирал ее в слишком горячей воде. Я поднимала стопки одежды, шарила руками под футболками и носками, но ничего не находила. Закрыв двери шкафа, я вздохнула и оглядела комнату. Потом встала на колени и заглянула под кровать. Ничего. «Что я себе вообразила? — подумала я. — Это не как в сказке, где улики и объяснения лежат на поверхности». Присев на кровать, я посмотрела на корешки книг у стены: «Процесс», «Война и мир» и «В поисках утраченного времени» теснились рядом с философскими трудами Сартра, Камю и Руссо. «Очень в духе Поля», — подумала я, и тут мой взгляд упал на книгу, которую я никак не ожидала увидеть у Поля на полке. Святое Писание. Библия.