Лина Бенгтсдоттер - Франческа

Он предложил отвезти меня домой. Я сказала, что в этом нет необходимости, что мне достаточно позвонить маме. Но он все равно собирался в поселок по делам.

Когда мы выезжали на дорогу, начался дождь. Поначалу упало несколько капель, но вскоре полило как из ведра.

— Все же осень выдалась сухая, — сказала я.

— Возможно, — ответил Якоб — Мы как-то менее всего думали о погоде.

— Самая теплая осень за последние двадцать лет, — сказала я, чтобы что-то сказать.

Я это где-то слышала — но может быть, речь шла о предыдущей осени?

— Вот как, — ответил Якоб.

Он вставил в магнитофон кассету, и вскоре из колонок полился хрипловатый голос Дженис Джоплин:

Cry baby, cry baby, cry baby. Honey, welcome back to me [15] Плачь, милый, плачь, плачь. Добро пожаловать домой, любимый ( англ. ). .

Мы говорили о повседневных вещах. Якоб рассказал, что учится в Упсале на экономическом факультете. На время он прервал учебу, но снова скоро вернется к ней.

— Не могу представить себе, что у Поля есть брат, любящий экономику, — усмехнулась я.

— Да я ее и не люблю, но если мне придется потом взять на себя дела фирмы, то это пригодится.

— А ты собираешься потом заняться ей — фирмой?

— Да. Тебе это кажется странным?

— Вовсе нет.

Я посмотрела на большие руки Якоба, лежащие на руле, и представила себе, как он готовит мое бледное безжизненное тело в последний путь.

— Поль был в кого-то влюблен, — сказала я.

— В кого?

Якоб обернулся ко мне.

— Не сказал. Обещал рассказать в тот вечер, когда был бал, но не успел. Поэтому я хотела спросить тебя — может, ты знаешь, в кого? Он тебе не рассказывал?

— Нет, мне он вообще не говорил, что влюблен.

Якоб помолчал.

— А это… в смысле — сейчас это имеет значение?

— Может быть, и нет, но меня не покидает чувство, что это важно.

— Единственная девушка, о которой он говорил, — это ты. Он был очень привязан к тебе, Франческа.

Я сглотнула и попыталась думать о посторонних вещах, чтобы не заплакать: о вышивках крестиком, о цветущих лугах, об анекдотах про Бельмана. «Я пописал в суп» . Не помогло.

— Ты веришь в то, что он покончил с собой? — спросила я, глядя в окно, чтобы скрыть слезы.

— Нет, — ответил Якоб. — Он не покончил с собой.

— Ты уверен?

— Да. Поль никогда по своей воле не вошел бы в озеро. Он ненавидел воду.

— Знаю, но если это не самоубийство, — сказала я, — то что тогда?

— Он утонул, — ответил Якоб. — Это единственное, что точно известно. Несчастный случай.

Я поспешно вытерла глаза.

— Но что он вообще делал у озера среди ночи? — спросила я. — Что он там делал совсем один, когда шел бал?

— Не знаю, — пожал плечами Якоб. — Тебе известно что-то, чего я не знаю?

И тут я начала рассказывать о вечере, когда состоялся бал, о таблетках, которых мы наглотались, — и что Поль пообещал раскрыть, в кого он влюблен. Рассказала о первом танце — Поль казался таким веселым. Мы оба веселились. Но потом… он куда-то исчез, и я не могла найти его, как ни искала.

Якоб хотел узнать, в какое время исчез Поль, но на этот вопрос я не могла ответить. И в обычном-то состоянии я плохо слежу за временем, а в тот вечер все казалось каким-то размытым, но у меня сложилось впечатление, что я искала его целую вечность, обошла всю территорию. И потом — как я пошла к часовне, ибо это последнее место, где он мог быть.

— Но его там не было?

— Нет, Поля не было, зато была некая компания.

Я перечислила имена всей «королевской» компании и кратко рассказала, какие они негодяи.

— Роза Поля лежала на земле, а с их брюк капала вода. Они были все мокрые.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Якоб.

Он переключил передачу, остановился на обочине и посмотрел на меня.

— Не знаю. Я просто рассказываю тебе, что я видела.

— Но они могли с ним что-то сделать?

— Именно такое чувство у меня и возникло, — ответила я. — Но никто из моего окружения и слушать не желает. Все говорят, что я была пьяная — так и есть, я выпила и наглоталась таблеток, а мои родители считают, что мне нельзя верить, даже когда я трезвая, так что… Как бы там ни было — вероятно, доказать все равно ничего не удастся.

— Расскажи поподробнее про эту компанию, — попросил Якоб.

Так я и сделала. Рассказала о тычках в спину, издевках и насмешках.

Пока Якоб слушал меня, взгляд его все больше мрачнел.

Я не знала, должна ли я испытывать облегчение от того, что могу наконец-то поговорить с кем-то, кто воспринимает меня всерьез. В глубине души я хотела забыть обо всем, принять истину, лежащую на поверхности, и пойти дальше. Однако я не из тех, кто забывает и идет дальше. Я из тех, кто доходит до дна, до самых глубин, как бы больно ни было.

— Я свяжусь с полицией, — сказал Якоб, — расскажу все это — пусть решают, что со всем этим делать.

— Мне хотелось бы их всех поубивать, — сказала я. — Вполне достаточно того, что я уже знаю, чтобы мне хотелось убить их всех до единого.

— Да, — сказал Якоб. — И мне тоже.

Внезапно он заплакал.

Не успев подумать, что делаю, я повернулась к нему и обняла за шею.

— Прости, — прошептала я, — сама не знаю, что творю.

Но прежде, чем я успела убрать руку, Якоб сам придвинулся ко мне.

— Давай заедем куда-нибудь, — прошептала я и сама не узнала своего голоса. — Куда-нибудь, где нас не увидят.

Якоб вырулил на поросшую травой дорожку. Она кончалась у старого красного дома.

— Похоже, он заброшен, — сказал он.

Я кивнула, не глядя. Потом мы стали неловкими движениями снимать друг с друга одежду. Раньше мне никогда не доводилось быть голой с мужчиной — наверное, я должна была стыдиться и смущаться, но тут словно кто-то другой поселился в моем теле. Я хотела его — так, как никогда раньше никого не хотела. То, что происходило сейчас, находилось за тысячу миль от удушливых поцелуев и неуклюжего лапанья, которому я подвергала себя с парнями в Адамсберге.

— Что случилось с твоими руками? — спросил Якоб.

— Просто крик о помощи.

— Выглядит куда серьезнее.

Якоб приподнялся на локте и серьезно посмотрел на меня.

— В следующий раз, когда тебе понадобится помощь, ты можешь позвать, а не…

— Никто не слышал, — прошептала я.

И тут же пожалела, потому что сейчас мне совсем не хотелось говорить об этом.

— Может быть, тебе стоит позвать кого-то другого, — сказал Якоб. — Кого-то, кто услышит, так что тебе не придется…

Я кивнула. Закрыла глаза.

— Ты выглядишь, как многие, кто здесь живет, — Якоб погладил мои шрамы. — Почти у всех, кто работает на фанерной фабрике, руки изрезаны. Тебе не больно?

— Нет, — сказала я. — Ничего в это месте не чувствую.

— Не делай так больше, Франческа. Никогда так больше не делай.

— Хорошо.

— Пообещай мне.