Лина Бенгтсдоттер - Франческа

А когда они собираются это сделать?

К сожалению, на этот вопрос он ответить не может.

Чарли хотелось крикнуть: «Но вы ведь попытаетесь? Ведь он очнется?» Но она заранее знала, какой ответ получит. Врачи не боги и не могут творить чудеса с пробитыми головами, как бы ей того ни хотелось.

Когда Чарли спустилась на первый этаж, Сюзанна сидела на диване в той же одежде, в которой была накануне вечером.

— Доброе утро, — приветствовала она подругу. — Что-нибудь новое из больницы?

— Он пока не готов к попыткам пробуждения, — ответила Чарли. — Это все, что они могут сказать. Я должна поехать туда, Сюзанна. Кажется, мне нужно домой.

— Понимаю, — Сюзанна похлопала по дивану рядом с собой. — Иди посиди со мной.

Чарли села. Сюзанна обняла ее за плечи.

— Ты справишься.

Чарли уткнулась лицом в ее волосы. От Сюзанны пахло нектаром и спреем для волос. Они долго просидели обнявшись.

Оставив позади Гюльспонг, Чарли понимала, что это не навсегда. Она еще вернется. Вернется к Сюзанне и ее мальчикам, к Саре Ларссон, к полям, лесам и воде, к Люккебу.

Проехав пятнадцать миль, она остановилась у придорожного кафе, достала телефон и позвонила Хенрику Шернбергу. Последовал такой же ответ, как и при предыдущих попытках: «Абонент временно недоступен». Набирая номер его жены, Чарли была уверена, что сейчас включится автоответчик, и очень удивилась, когда после трех звонков ей ответили.

— Сесилия Шернберг.

— Меня зовут Чарли Лагер. Я звоню потому, что хотела бы поговорить с твоим мужем.

Последовала долгая-долгая пауза. Чарли даже посмотрела на дисплей, чтобы проверить, не прервался ли разговор.

— Почему в таком случае ты не позвонишь моему мужу? — спросила наконец Сесилия.

— Я звонила ему много раз, но он не отвечает.

— Он в отъезде, у него очень много дел. Но, может быть, я смогу помочь тебе?

— Хотелось бы встретиться, — сказала Чарли. — И как можно скорее.

— Пожалуйста, — ответила Сесилия. — Судя по всему, ты знаешь мой адрес, раз раздобыла номер телефона.

— Я могу приехать прямо сегодня во второй половине дня.

— Хорошо. Я дома.

И вот Чарли добралась до Стокгольма — этот город она никогда не воспринимала как свой дом, а сейчас он показался ей и вовсе чужим. Здесь можно умереть в одиночестве в собственной квартире, и никто не хватится. Здесь есть люди, о которых не ходят слухи — те, чье существование осталось незамеченным для остального мира. Здесь, где повсюду так много людей, она оставалась наедине с собой, чего никогда не случалось в Гюльспонге.

Но ведь ты любишь одиночество, Чарли.

Она поехала прямиком в Каролинскую больницу. На огромной парковке перед главным входом свободных мест не оказалось. Тогда она свернула к больнице Астрид Линдгрен и припарковалась там. Затем начала спускаться с пригорка к главному входу. Взглянув на памятник Астрид Линдгрен, она вспомнила, как в детстве тосковала по Нангияле и Нангилиме, пока Бетти ей все не испортила, заявив, что смерть — просто большое ничто. Ее очень напугало, что в жизни после смерти нет цветущих вишневых деревьев, что там лишь одна бескрайняя темнота.

— Кто сказал, что будет темнота? — спросила тогда Бетти. — Закрой глаз рукой. Что ты видишь?

И, когда Чарли начала описывать, что она видит другим глазом:

— Да нет, тем глазом, который закрыт рукой, дурочка.

— Ничего.

— И даже темноты не видишь?

— Нет, ничегошеньки.

— Вот именно. Так и будет — как тогда, когда ты еще не родилась. Ничего.

У главного входа стоял очень худой мужчина с капельницей и глубоко затягивался тонкой сигаретой. Его отругала медсестра, указавшая ему на выделенную зону для курения. Мужчина медленно поплелся по асфальту, тащя за собой стойку с капельницей.

Юхан лежал в отдельной палате на восьмом этаже. Вместе с Чарли в палату зашла медсестра.

— Возможно, такое количество аппаратов вызовет у тебя неприятные чувства, — сказала она. — Но это нужно для того, чтобы мы могли контролировать работу всех систем. Заходи.

Чарли подошла к постели. Юхан лежал с закрытыми глазами. Ей так хотелось, чтобы он выглядел лучше, чем когда она видела его в прошлый раз, но получилось наоборот. Бледная кожа на лице покрылась синяками, а светлые губы выглядели как на безжизненном теле.

— Внешне все кажется хуже, чем на самом деле, — сказала медсестра.

Подойдя к кровати, она оторвала бумагу из держателя на стене и протянула Чарли, словно та плакала. Вероятно, именно это ожидалось от партнера пациента, стоящего одной ногой в могиле.

— Но ведь все довольно плохо? — спросила Чарли. — В смысле — все выглядит именно так, как есть.

— Состояние стабильное, — ответила медсестра.

Чарли взглянула на грудь Юхана, которая ритмично вздымалась через равные промежутки за счет прибора искусственной вентиляции легких. «Какой смысл в стабильности, — подумала она, — если ты никогда не очнешься и не начнешь дышать сам?»

Медсестра наклонилась к Юхану, потрогала его лоб и поправила подушку. Чарли заметила, что у женщины на шее маленький золотой крестик. Более всего на свете ей сейчас хотелось бы иметь веру, надежду — Бога, которому можно было бы помолиться. Но он была одна.

Внезапно из коридора донесся резкий сигнал. Извинившись, медсестра вылетела из палаты.

Чарли осторожно положила руку на грудь Юхана. Ей хотелось что-то сказать, прошептать что-нибудь спокойное, ободряющее, но губы не слушались.

На фоне дома на набережной Страндвеген в Юрсхольме даже усадьба в Гудхаммаре показалась бы маленькой. Украшенный башнями и шпилями, дом гордо возвышался над миром. Автоматические ворота с камерами видеонаблюдения стояли нараспашку. Во дворе люди в рабочей одежде что-то строили. Стало быть, вот где живут Сесилия и Хенрик Шернберг.

Чарли нажала на дверной звонок, но не поняла, сработал ли он.

Дверь открыла молодая женщина и на ломаном шведском языке пригласила ее пройти в дом.

Чарли вошла в гигантский холл с ослепительной хрустальной люстрой. Никаких курток, никакой обуви. « Бездушное место, — сказала бы Бетти. — Дом, лишенный души».

— Они ждут тебя в салоне, — сказала женщина и показала кивком головы, чтобы Чарли следовала за ней.

Сесилия Шернберг и еще одна женщина, которая, судя по возрасту и внешности, приходилась ей мамой, сидели в разных концах изумрудно-зеленого дивана. Светлые волосы у обеих были подстрижены на одинаковый манер, обе в выходных брюках, блузках и туфлях с невысоким каблуком.

— Добро пожаловать, — сказала Сесилия, поднялась и протянула руку. — А это моя мама.

Женщина тоже встала с дивана и протянула Чарли руку.