Валерий Пушной - У всякой драмы свой финал

— Хорошо. Скоро буду.

После этого Глеб нашел по телефону Исая, распорядился:

— Немедленно с охраной к моему дому! Окружи Ольгу тройным кольцом! Из квартиры — никуда ни на шаг! Если что-то случится снова, я серьезно спрошу с тебя!

Немедля собрав несколько человек охраны, Исай сам выехал с ними к дому Корозова.

Его появление крайне удивило Ольгу, ведь возле двери стоял охранник. Ничего не объясняя, Исай расставил людей, проверил в квартире окна, двери на лоджии и попросил ее не выходить на них.

Следом появился Глеб. Она встревоженно кинулась к нему:

— Что опять случилось, Глеб?

— Так надо, Оленька! — сказал он. — Пока не задержали Романа и Еву.

Больше Ольга ни о чем не спрашивала.

Через полчаса на пороге появился Аристарх. Глеб провел его в комнату. Усадил за стол, а сам стал неспокойно прохаживаться взад-вперед.

— Ты бы не маячил перед глазами, Глеб, — попросил Акламин. — Сядь куда-нибудь, пока я поговорю с Ольгой! — вытащил из пиджака записную книжку.

Сдержанно кивнув, Глеб вышел из комнаты.

Ольга подробно рассказала Аристарху обо всем, что с нею произошло. Он что-то записал и потом попросил чистый лист бумаги. Она принесла. Акламин молча начертил какую-то схему, которую Ольга не поняла. А он не стал объяснять, только сказал, что пока не может понять ее места в этой схеме. Отпустил Ольгу и вернул в комнату Глеба.

Встав со стула, она предложила приготовить бутерброды с чаем. Акламин поднял на нее вопросительные глаза, и когда до него дошел смысл слов, негромко согласился:

— Это можно. Почему бы нет?

— Тогда приготовлю, как следует! — слегка улыбнулась она. — Переговорите и перемещайтесь в кухню.

Вышла. Аристарх внимательно стал слушать рассказ Корозова. По ходу повествования добавил кое-что в своей схеме. После чего сказал, что, похоже, почти все стало на свои места.

— Ты бы расшифровал мне свои каракули, — закончив рассказ, попросил Глеб, кивая на схему.

Акламин захлопнул записную книжку:

— Дело в том, Глеб, что мы хорошо поработали последние дни, накопали довольно интересную информацию. События разворачивались быстро. В одном я ошибся, что с Ватюшковым расправятся так живо. Все-таки он был матерым волком. И чтобы так обмишулиться — на него не похоже. Я предполагал, что его тоже пустят в расход, как и Дорчакова, но не так скоро. Впрочем, не уверен, что можно было предотвратить их внутренние разборки. Не просто разобраться в этой каше и отыскать все концы. То, что сейчас известно, это может быть только вершиной айсберга.

Аристарх коротко изложил общую картину, которую удалось выяснить. Корозов был обескуражен. Кто бы мог подумать такое о Нарлинской, которую почитатели готовы были носить на руках и подражать ей.

После убийства Рисемского-старшего, оперативникам удалось выяснить, что его сын Роман с детства страдал психическим расстройством. Отец несколько раз лечил его от этого.

Акламин лично беседовал с врачами, и выяснил, что у Романа была больная наклонность к ножам. Всякий нож в его руке превращал Романа в зверя. Он запросто мог зарезать человека, причем испытывал при этом удовольствие. Лечение обычно приглушало эту патологию. Но по прошествии времени все возвращалось на круги своя. И Роман опять становился нервным, вспыльчивым, необузданным.

В истории с Ольгой Аристарха удивило, что Роман отпустил ее. Это выбивалось из логики событий и не совпадало с логикой поведения парня. А, впрочем, может быть, как раз все наоборот. Непредсказуемые действия.

В общем, стали понятны многие обстоятельства дела. Непонятной оставалась причина похищения Ольги. Но была надежда, что и это станет ясно, как только задержат Еву и Романа.

Наполовину темным пятном оставалась Думилёва. Аристарх распорядился операм взять под контроль все ее передвижения. Было очевидно, что она кинется искать Романа, убежденная, что там найдет Нарлинскую.

Глеб также поручил Исаю искать Романа и Еву. Их поимка служила залогом полной безопасности для Ольги.

Впрочем, в сложившихся обстоятельствах доказать виновность Нарлинской будет крайне сложно, ведь ее отпечатков не было нигде.

Если бы она знала, что у Романа психическое заболевание, она бы, наверняка, повела себя иначе. Ведь свидетелем он быть не может.

Через два дня охранникам Исая удалось наткнуться на автомашину Евы. Об этом сразу же стало известно Акламину. Но об этом откуда-то узнала и Думилёва. Дом, возле которого обнаружили машину, перевернули вверх дном. Однако ни в одной квартире не нашли даже намека на Романа или Нарлинскую. Тогда Аристарх предположил, что Ева оставила машину в соседнем дворе. И опера немедленно методически стали отрабатывать близлежащие дома.

В то время, когда люди Исая наткнулись на автомашину Нарлинской, сама Ева находилась все в той же квартире вместе с Романом. Настроение ее было отвратительным. Она боялась выходить на улицу и во всех своих теперешних бедах винила Романа. Она уже ненавидела его всей душой. С отвращением ложилась с ним в постель, дергалась от его прикосновений. А когда он усиленно упражнялся над нею, то доводил ее до бешенства. Ева готова была разорвать его на клочки.

Роман почувствовал резко изменившееся отношение к нему. Сообразил, кем он теперь стал для нее. Видел, как в ее глазах вспыхивал смертельный огонь, который готов поглотить его. Догадывался, что Ева не остановится перед этим, так же, как не остановилась перед убийством его отца.

Она же теперь сожалела, что так разоткровенничалась перед Романом, подвела женская глупость. С неприязнью не спускала с него глаз.

Между ними образовалась трещина.

Сейчас они походили не на двух любовников, загнанных в угол обстоятельствами, а на двух загнанных под флажки волков, где каждый пытается отстоять свой интерес.

Роман брал в руки кинжал, и дух неистовства врывался в него. Но Роману было тяжело, немыслимо представить, что он может вонзить нож в красивое тело Евы. Несмотря ни на что, ему остро хотелось ощущать жар ее сексуальной ярости, любоваться ею в своей постели, нежели видеть распластанной на полу с кинжалом в груди. Она как будто приколдовала его. Страсть изводила Романа, и он не мог переступить через нее.

Его сердце разрывалось от любви. Стонало. Говорило ему, что Ева кроме него больше не должна быть ни с кем. Ни с кем и никогда! Ничьи руки впредь не должны касаться ее обворожительного тела. Она его, она только его навсегда! И, кажется, сердце сейчас подсказывало ему единственный выход в сложившихся обстоятельствах. Только так Ева навечно останется его.

Роман пожирал ее глазами, и так же, как она, не выпускал из поля зрения ни на секунду. Он любил ее сильно, безоглядно, исступленно. Его мозг кипел, мысли шипели, как шкварки на сковороде. Он должен был решиться, сердце никогда не подводило его.