Сергей Трапезников - Жизнь Тузика Озейло. Тайна золотого ошейника

– Так, всё, достал ты меня! – сказал Тузик и встал из-за стола. – Сейчас я одеваюсь и уезжаю от тебя. В Рио-де-ла-Плату. Ты моешь посуду и в это время запоминаешь три правила, которые должен будешь соблюдать, пока меня не будет: курить только на балконе, ругательствами не изъясняться, потому что Анька всё будет повторять, и никого сюда не водить, разве что Вегетту. Понял?

– Да понял я, понял – проговорил Саппи, пережёвывая очередную мармеладку.

– Вот и прекрасно.

В выходные дни Тузик всегда старался водить машину сам, не прибегая к услугам наёмных водителей. Он только что въехал в черту Гольденроя. Магистраль проходила в стороне от города, и ему не пришлось стоять на многочисленных светофорах. Однако и вместо красивых центральных улиц и шикарных зданий, которыми так славился Гольденрой, ему пришлось проезжать мимо невзрачных автосервисов, стоянок, точек общепита для дальнобойщиков и автозаправок. По левой стороне дороги, в низине, виднелись панельные высотки и заводские трубы. Тузейло взглянул на указатель:

« Buenos Aires: 136 km

Rosario: 430 km

Río de la Plata: 208 km»

Он сосредоточился на мысли, что сначала ему нужно в Буэнос-Айрес. К его величайшему удивлению, не слишком приветливые окраины аргентинской столицы дали о себе знать уже через час. И Тузик вспомнил, что истинные расстояния между городами определяются не указателями на табличках, а удалённостью главпочтамтов.

Ещё больше Тузик удивился, когда окружной дороги, какую он привык видеть у каждого уважающего себя крупного города, вокруг аргентинской столицы не оказалось, и ему пришлось стоять в жутких столичных пробках. За час он проехал лишь небольшую часть района Барракас, замыкающего столицу Аргентины с юга.

Спустя несколько часов, изрядно обозлившись на бестолковых водителей, да и на весь собачий мир, Тузейло пробрался в Нуньес. Тихий (спальный, как его называли) район. Только там движение стало более умеренным. Скорее всего, это было связано с тем, что магистраль, по которой ехал Тузик, вела только в один небольшой город и заканчивалась тупиком у небольшой живописной бухты. Тузик взглянул на часы, и его едва не затрясло от злости: полдвенадцатого. Он едет уже четыре с половиной часа!

Справа от дороги появилась табличка: «Рио-де-ла-Плата».

Тузик въехал в город, и его губы невольно скривились в усмешке. Он до того привык к мегаполисам, что подобные полуразвалившиеся бетонные строения исчезли из его представлений о городской инфраструктуре. Даже деревня Псово, которая уже закрепилась в разговорах озейчан как синоним слова «захолустье», была просто Нью-Йоркшир-Терьер по сравнению с этим населённым пунктом, вызывающим ассоциации только с поселениями аборигенов с Диких Земель.

Вдалеке, словно чужеродный оазис, возвышался огромный красивый замок. Тузейло не знал, что в Аргентине когда-то строили замки. Ему всегда казалось, что их родина где-то в Европе, но никак не под Буэнос-Айресом. Замок настолько диссонировал с окружавшим его городским пейзажем, что казалось, будто он сам не понимал, как его занесло в эту глушь.

Пропахав днищем автомобиля неровный асфальт, Тузик выехал на центральную улицу, если её вообще можно было так назвать. «Проспект Свободы», – прочёл Тузик на деревянной табличке. От начала до конца эту улицу – Avenida Libertad – заполняла длинная коричнево-рыжая лужа. Тузейло невольно подумал о том, что, по всей видимости, где-то недалеко прорвало канализационную трубу. Он не ошибся: тошнотворный запах мгновенно заполнил салон автомобиля.

Из окна он увидел маленькое двухэтажное кирпичное строение и почти в голос рассмеялся, заметив рядом с ним самодельный стенд с надписью: «Río de la Plata. Palace Hotel». Пафосная провинциальная гостиница, грязная и обшарпанная, вырастала прямо из центра живописно булькающей лужи и гостеприимно раскрывала свои двери у переполненного мусорного контейнера.

Проезжая часть Avenida Libertad закончилась тупиком и перешла в так называемую пешеходную зону. Делать нечего. Тузейло заглушил машину и направился вперёд по узкой улице уже пешим ходом. По обе стороны от него расположились двухэтажные дома, с такими же грязными окнами и облупившейся не менее десяти лет назад штукатуркой. Из канализационных люков по всей округе разносился невыносимый смрад.

Наконец, на двери одного из домов Тузик увидел табличку: «La Oficina del fiscal [2] Прокуратура (в пер. с испанского). .

Он решительно отворил дверь и оказался в небольшом пустынном холле, в котором было всего две двери: левая – для следователей прокуратуры и правая – для местного прокурора. Тузик мысленно провернул в голове всё, что может сказать на испанском языке, постучался в правый кабинет и вошёл.

– Добрый день, – поздоровался Туз, чувствуя, что говорит с ужасным русским акцентом. – Я Тузик Озейло, мэр города…

– Ох, – французский бульдог, вероятно, сам прокурор, чуть не подпрыгнул со стула. – Добрый день, сеньор Озейло, – сказал он и, вставая, протянул Тузейло лапу, – садитесь. Кофе будете?

– Нет, спасибо, – присаживаясь за стол, отказался Тузейло.

– Вы по поводу отца, я правильно понял? – аккуратно спросил прокурор.

– Совершенно верно, – подтвердил Тузейло. – Мне хотелось бы знать, что именно здесь произошло?

– Фридрих Озейло скоропостижно скончался от сердечного приступа, а Алекс Греббл покончил жизнь самоубийством.

– От сердечного приступа? – переспросил Тузик, вспоминая вчерашнюю заметку «Собачьей правды», в которой чётко говорилось, что его отец покончил совершил суицид вслед за Гребблом.

– Именно, – кивнул бульдог.

– Ясно, – сказал Тузейло, пытаясь сохранить хладнокровие, хотя такой поворот событий его, мягко говоря, насторожил. Разумеется, этот бульдог ничего лишнего не скажет, ссылаясь на тайну следствия, однако лишнего Тузику знать и не хотелось. – И что же такое у них произошло?

– Ну, видите ли… – заволновался прокурор. – Такие вещи не сообщаются в лоб. Может, для начала выпьем, выкурим по сигарете…

– Прошу меня извинить, но я за рулём, – отрезал Тузейло, чувствуя, как внутри начинает негодовать. – Да и в целом я не поощряю распитие спиртного на рабочем месте.

– А что тогда?

– Можно выпить простой воды, – Тузик пожал плечами. – А лучше, если вы нальёте мне чаю и просто представитесь.

– Как вам угодно, сеньор Тузейло. Рейдмар Спенсер.

– Началось всё с того, что Фридрих Озейло ушёл из совета директоров завода «Гильдерсталь», которым руководил покойный Алекс Греббл, и перешёл на другое предприятие. То самое, что закупало продукцию завода «Гильдерсталь», – начал прокурор Рейдмар Спенсер. – Стоит отметить, что Фридрих не являлся директором завода, на который он попал, поэтому мы уверены в том, что в решениях руководства он участия не принимал. Далее случилось следующее: «Гильдерсталь» заключила контракт с «Буэно-Маш», тем самым заводом, в который перешёл ваш отец. А затем, совершенно внезапно, руководство «Буэно-Маш» сменило решение и доверилось Нью-Йоркширскому заводу стали и сплавов. Из личных побуждений совет директоров «Буэно-Маш» устроил некий тендер между Нью-Йоркширским заводом и «Гильдерсталью». Победитель получал право стать главным долгосрочным партнёром «Буэно-Маш». Тендер был грязным, стоит признать. Разумеется, победил Нью-Йоркшир-Терьер. Он гораздо масштабнее, влиятельнее. Выпускаемая им продукция ценится куда выше, нежели аналогичная продукция «Гильдерстали». Да и, чего греха таить, сам он был куда перспективнее гольденройского завода. «Гильдерсталь» потратила уйму средств на производство товара для «Буэно-Маш» и в итоге была вынуждена закрыться. Глава предприятия, Алекс Греббл, из-за депрессии и предательства лучшего друга, а именно так он расценил желание вашего отца перейти в «Буэно-Маш», покончил жизнь самоубийством. Вот такая история.