Май Шёвалль - Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё

На самом Цакриссоне были надеты майка, войлочные шлепанцы и синие форменные брюки. В помещении стояла страшная жара.

Гунвальд Ларссон ничего не говорил. Он тщательно изучал интерьер. Цакриссон следил за его взглядом и нервно переминался с ноги на ногу. Наконец он, по-видимому, решил, что нужно разрядить обстановку, и сказал с напускной веселостью:

– Даже такое рабочее место можно сделать уютным, разве не так?

– Этим ты пугаешь детей? – сказал Гунвальд Ларссон, показывая на фуражку.

Цакриссон побагровел.

– Я не понимаю… – начал он, но Гунвальд Ларссон тут же перебил его:

– Я, конечно, пришел сюда не для того, чтобы обсуждать, как воспитывать детей или обставлять комнату.

– Да-да, – покорно сказал Цакриссон.

– Меня интересует только одно. Когда ты наконец явился на место пожара на Шёльдгатан, то перед тем, как всех спас, ты что-то бормотал насчет пожарных: они, мол, уже давно должны приехать. Что ты имел в виду, черт возьми?

– Ну, я… я хотел… Когда я сказал… Это не я…

– Перестань мямлить. Отвечай быстро.

– Я увидел пожар, когда был на Розенлундсгатан, и сразу побежал к ближайшему телефону-автомату. В центральной диспетчерской мне ответили, что они уже приняли вызов и пожарная машина отправлена.

– И ты ее видел?

– Нет, но… – Цакриссон замолчал.

– Что «но»?

– Но человек из центральной диспетчерской мне действительно так ответил. Мы послали пожарную машину, сказал он. Она уже там.

– Куда же делась эта чертова машина? Испарилась?!

– Не знаю, – произнес сконфуженный Цакриссон.

– Ты побежал обратно, так?

– Да, когда вы… когда вы…

– Что ответили тебе в центральной диспетчерской во второй раз?

– Не знаю. Во второй раз я побежал к телефону срочного вызова.

– Однако в первый раз ты звонил из телефона-автомата?

– Да, я был ближе к нему. Я подбежал, позвонил, и в центральной диспетчерской мне сказали… что пожарная машина давно на месте.

– Да-да, я об этом уже слышал! А что тебе сказали в центральной диспетчерской во второй раз?

– Я… я не помню.

– Не помнишь?

– Наверное, я был очень возбужден, – неубедительно сказал Цакриссон.

– Полицию на пожары тоже вызывают, так ведь?

– Конечно… Думаю, да… Я хотел сказать…

– Куда же в таком случае девался полицейский автомобиль, который тоже должен был приехать?

Мужчина в майке и форменных брюках виновато понурил голову.

– Не знаю, – угрюмо ответил он.

Гунвальд Ларссон посмотрел на него в упор и повысил голос:

– Как ты мог быть настолько тупым, что никому об этом не сказал?

– Что? А о чем я должен был сказать?

– О том, что пожарные уже выехали, когда ты им позвонил! И что пожарная машина исчезла! Кто, например, вызвал пожарных в первый раз? Тебя об этом расспрашивали, ведь так? И ты знал, что я болен, так? Я прав?

– Да, но я не понимаю…

– О боже, я это вижу! Ты не помнишь, что сказали тебе в центральной диспетчерской во второй раз. Но сам-то ты помнишь, что сказал?

– Пожар, здесь пожар… или что-то вроде этого. Я… я был слишком возбужден. А потом я побежал.

– Пожар, здесь пожар? И ты не упомянул, где именно пожар?

– Да, конечно, я это сказал. Я почти прокричал: «Пожар на Шёльдгатан!» Да, а потом приехали пожарные.

– И они тебе не сказали, что пожарная машина уже там? Я имею в виду, когда ты звонил.

– Нет.

Цакриссон задумался на несколько секунд.

– Так, значит, ее там не было? – с глупым видом спросил он.

– А в первый раз? Когда ты звонил из телефона-автомата. Ты кричал им то же самое? Пожар на Шёльдгатан?

– Нет, когда я звонил из телефона-автомата, я еще не был так сильно возбужден и назвал им правильный адрес.

– Правильный адрес?

– Да, Рингвеген, тридцать семь.

– Но ведь дом находится на Шёльдгатан.

– Да, но правильный адрес: Рингвеген, тридцать семь. Очевидно, так легче для почтальона.

– Легче? Ты в этом уверен? – нахмурился Гунвальд Ларссон.

– Да. Когда я начинал службу в округе Мария, мне пришлось выучить наизусть все улицы и адреса во втором участке.

– Значит, ты сказал «Рингвеген, тридцать семь», когда звонил из автомата, и «Шёльдгатан», когда вторично звонил по спецтелефону?

– Думаю, что да. Всем известно, что Рингвеген, тридцать семь, находится на Шёльдгатан.

– Мне это неизвестно.

– Я имею в виду, всем, кто знает второй участок.

Гунвальд Ларссон, казалось, зашел в тупик.

– Что-то здесь не так.

– Не так?

Гунвальд Ларссон подошел к столу и посмотрел на открытый журнал. Цакриссон подкрался сзади и попытался убрать его, но Ларссон прижал журнал своей могучей волосатой рукой и сказал:

– Неправильно. Их было шестьдесят восемь.

– Что?

– Этот доктор из Англии. Доктор Ракстон. Он разрезал свою жену и служанку на шестьдесят восемь частей. И женщины не были голые [21] Речь идет о громком преступлении середины 1930-х годов: британский врач индийского происхождение Бак Ракстон из ревности задушил жену и убил свидетельницу преступления – горничную. Затем он расчленил оба трупа и выбросил останки в овраг. . До свидания.

Гунвальд Ларссон покинул эту необычную бойлерную и поехал домой. Вставив ключ в дверной замок своей квартиры в Больморе, он тут же совершенно забыл о служебных делах и снова начал думать о них только тогда, когда сидел у себя в кабинете – другими словами, на следующее утро.

У него было такое ощущение, что это какая-то мистика. Он никак не мог собраться с мыслями и в конце концов решил поговорить с Рённом.

– Какая-то чертовщина, – сказал он. – Я ничего не понимаю.

– Чего именно?

– Ну, как могла исчезнуть пожарная машина.

– Да, это, пожалуй, самое странное происшествие в моей жизни, сколько я себя помню, – отозвался Рённ.

– Ага, так ты, значит, тоже об этом думал?

– Да, конечно. Я все время об этом думаю с тех пор, как мой малыш сказал, что она потерялась. Понимаешь, ведь он не выходил на улицу, потому что у него была простуда, и должен был сидеть дома. Она бесследно исчезла где-то в квартире.

– Послушай, ты что, действительно настолько глуп?! Ты считаешь, будто я стою здесь и разговариваю с тобой о потерянной игрушке?

– А о чем же в таком случае ты со мной разговариваешь?

Гунвальд Ларссон объяснил, о чем он говорит. Рённ почесал нос и спросил:

– Ты уже связался с пожарными?

– Да, я только что им звонил. Человек, с которым я разговаривал, по-моему, придурок.

– А может, он решил, что это ты придурок?

– Ха! – хмыкнул Гунвальд Ларссон.

Выходя из комнаты, он сильно хлопнул дверью.

На следующее утро, в среду, двадцать седьмого, состоялось обсуждение результатов розыска и было установлено, что никаких результатов, собственно, нет. Олафссон числился исчезнувшим, как и неделю назад, когда объявили о его розыске. О парне было достаточно много известно – например, что он наркоман и рецидивист, – но об этом знали и раньше. Розыск велся по всей стране, а также через Интерпол, без особого преувеличения можно сказать – по всему миру. Фотографии, отпечатки пальцев и описания разослали в тысячах экземпляров. Уже получили ряд бесполезных сведений, однако не так уж и много, поскольку ее величество общественность все еще не проинформировали посредством прессы, радио или телевидения. Поиски в преступном мире дали не много. Вся проделанная огромная работа оказалась бесполезной. Никто не видел Олафссона с конца января или начала февраля. По слухам, он уехал за границу. Однако и за границей никто его не видел.