Уильям Лэндей - Мишн-Флэтс

В итоге вышло так: суд на носу, а ребята Брекстона так и не нашли и не прищучили свидетеля. Запахло порохом. Требовалось срочно что-то предпринимать, чтобы суд не состоялся. Брекстон не хотел рисковать. Во-первых, надо поддерживать репутацию человека, который своих товарищей не сдает. Во-вторых, есть тайная мысль: если Макниз увидит, что его дела плохи, он ведь может начать «петь», чтобы спасти собственную шкуру. И тогда Брекстон от растерянности сделал глупость: узнал, что Данцигер поехал в Мэн, рванул за прокурором и расправился с ним. Я не утверждаю, что именно он спустил курок, но приказ уничтожить Данцигера исходил, вне сомнения, от главаря.

– Откуда вам все это известно? – спросил я.

– Шериф Трумэн, тут про это каждая собака знает. В Мишн-Флэтс секретов не бывает. Половина здешних в курсе. Да только все, как обычно, помалкивают. Все шито-крыто. Доказательств – никаких.

Келли неодобрительно нахмурился. Словно хотел сказать: что ты мне слухи скармливаешь? А может, не только речи Гиттенса были ему не по душе, но и сам Гиттенс не внушал доверия.

Я слушал Гиттенса во все уши. Доказательства доказательствами, но Гиттенс для нас важен другим – он инсайдер, он знает Мишн-Флэтс изнутри. Поэтому для нас он может стать отмычкой в чужой и замкнутый мир.

– И где сейчас этот Рей Ратлефф? – спросил Келли.

– А черт его знает. Полиция нацелена на поиски Брекстона. Ни о чем другом никто и не думает. Кому сейчас нужен Рей Ратлефф – ведь не он убил прокурора Данцигера!

– Но вы-то его найти можете?

Гиттенс неопределенно пожал плечами:

– Поискать можно. У меня есть друзья.

Друзья? М-да, не знаешь, что и думать про этого Гиттенса! Все у него в друзьях!

Если теория Келли насчет того, что полицейские бывают двух сортов – одни работают с людьми больше кулаком, другие – языком, то Гиттенс – типичный представитель второго сорта.

Вопрос в одном: насколько разговоры Гиттенса – Всего лишь разговоры? Словом, не трепач ли он?

Мы с Келли переглянулись. «Почему бы и не попробовать?»

В полицейской машине голоса в переговорном устройстве – естественный звуковой фон.

Чем больше город, тем сумбурнее радиошум.

Гиттенс и Келли за годы работы научились пропускать мимо ушей все несущественное и мгновенно выхватывать из хаоса важную для себя информацию.

А меня переплетение голосов постоянно напрягало – я машинально норовил вычленить что-то, разобраться, о чем речь, где важное, где просто треп от скуки.

– Мы куда едем-то? – спросил я Гиттенса.

– Туда, где Рей обычно ошивается. В здешний молодежный клуб.

Мы ехали по южной части Мишн-авеню. Меня по-прежнему поражала реакция прохожих. Все они провожали нашу машину враждебными взглядами.

Трое белых в «краун Виктория» – это уже подозрительно.

Похоже, в Мишн-Флэтс любой белый вызывал нездоровый интерес.

Расовое напряжение чувствовалось в атмосфере.

Гиттенс припарковал машину у въезда в обширную индустриальную зону. На воротах красовалась огромная надпись:

БОСТОНСКИЙ ЦЕНТР ПЕРЕРАБОТКИ МУСОРА

Высоченная металлическая ограда с колючей проволокой. Три огромных цеха и еще несколько уродливых строений непонятного назначения.

В самый большой из цехов ползла широкая лента конвейера, полная пластиковых бутылок и контейнеров – внутри их превращали в крошку.

На территории вне цехов – ни единого живого существа. Казалось, предприятие, будто огромный робот, работало само по себе.

– Вот он, здешний молодежный клуб, – сказал Гиттенс и хохотнул.

Мы прошли через ворота. Однако направились не к цехам, а вдоль ограды – к самым дальним строениям.

Гиттенс уверенно вел между рассортированными горами мусора – здесь газеты, там металлолом, еще дальше пластик. Нашей целью был стоявший на самом отшибе огромный мусоросборник высотой с четырехэтажный дом. Мы прошли через узкую щель между оградой и мусоросборником и оказались на обратной стороне бетонного куба. Я ломал голову, какого черта Гиттенс притащил нас сюда.

– Погодите, я первый зайду, – прошептал Гиттенс.

– Куда зайдете? – удивленно спросил я – тоже шепотом.

Гиттенс только рукой махнул – дескать, ждите.

Он отодвинул приваленную к стене ржавую кровать, за которой оказалась закрытая занавеской дыра. И исчез за занавеской.

Голоса внутри.

Через минуту Гиттенс появился опять.

– За мной! Внутри, конечно, не дворец, но и не так погано, как вы думаете.

Мы с Келли переглянулись.

– После вас, – сказал я.

Внутри мусоросборника царила кромешная тьма. Вонь стояла невыносимая – букет из запаха разлагающихся отбросов, мочи и чего-то горелого.

Секунд через десять мои глаза привыкли к темноте и стали различать какие-то контуры. Очевидно, где-то далеко вверху был источник слабого света.

В центре помещения красовался перевернутый намоточный барабан для кабеля.

Возле этого «стола» стояли два ветхих стула.

На «столе» была горелка, рядом с ней лежали шприцы, бумажные и пластиковые пакетики, развернутые куски фольги.

Знакомый по фильмам наркоманский натюрморт.

На одних пакетиках я мог различить чернильный штамп – черная собачка. На других – красная боксерская перчатка. Собачка – это, понятно, «Черный пес». А красная перчатка – «Нокаут».

Судя по количеству «Черного пса» и «Нокаута», эти два наркотика были чем-то вроде кока-колы и пепси-колы наркоманского подполья Мишн-Флэтс. Дешевые суррогаты для тех, кто не в состоянии позволить себе чистый героин или кокаин.

В Версале, конечно, покуривают марихуану, не по прямому назначению употребляют аптечные таблетки и пьют как сапожники. А старшеклассников изредка застукивают на употреблении кокаина. Ходят даже слухи, что Джо Грассо, водитель-дальнобойщик, который совершает регулярные рейсы по маршруту Монреаль – Флорида, устроил из своего дома на Пост-роуд настоящий вертеп, где всякий может разжиться не только «травкой», но и чем позабористей. Однако за отсутствием улик не было никакой возможности провести обыск в доме Джо Грассо – и слухи так и оставались слухами.

Это я к тому, что до сих пор воочию мне никогда не приходилось видеть настоящее наркоманское логово.

Гиттенс подошел к столу, машинально перебрал пакетики и рассеянно сунул один, с красной боксерской перчаткой, себе в карман. Было ясно – учинять обыск и кого-то арестовывать он не намерен. Сейчас не это для него главное.

В глубине помещения раздался не то стон, не то хмык.

Я вздрогнул и невольно шагнул назад. Напрягая зрение, я различил в дальнем конце на полу три-четыре человеческие фигуры. Они лежали плотно, почти сливаясь в одну массу. – Господи помилуй! – воскликнул я.